Сердце призрака

На секунду я бросила нахмуренный взгляд на безликого ангела, в котором хотела увидеть того, кого он олицетворял.

Моя мама. Ангел принадлежал ей.

В отличие от папы, мама всегда верила в сверхъестественное. Хотя, будучи ученым, для каждой странности она могла найти необычное объяснение.

Думаю, в этом мы были похожи.

Я поспешила выйти из комнаты и направилась к Чарли. До сегодняшнего дня кроме жалких теорий и парадоксальных сновидений у меня не было никаких доказательств того, что здесь опасно находиться. Однако теперь, когда сила самовнушения работала на полную катушку и диктовала подсознанию, что в доме действительно кто-то был, мое собственное «я» пыталось предостеречь меня от возможной угрозы.

Но именно моя рациональность помогала бороться со скрытым желанием попсиховать.

Дом был старый, и половицы скрипели, заставляя вибрировать струны пианино, а папа перенес моего ангела, чтобы сохранить его в безопасности.

Эрик был обыкновенным сновидением, олицетворяющим мою мучительную тоску и чувства к Лукасу. А Чарли, в отличие от других детей, вместо воображаемого друга решила завести воображаемого врага. И все эти глупые байки о нашем поместье знал каждый второй, поэтому она вполне могла подхватить их от одноклассников.

Зедоком она всего лишь заполняла пустоту в своей жизни, которая с недавних пор начала ее коробить, а самовнушение превратило невидимого слона в комнате в такого же невидимого мужчину в маске.

Все время, на протяжении которого я находилась в комнате Чарли и вытаскивала двойные простыни из корзины для белья, мне дико хотелось включить музыку или еще что-нибудь. Все, что угодно, чтобы заглушить тревожные мысли и странные голоса в голове.

Напевая себе под нос, я забыла о ситуации с пианино и принялась заправлять постель Чарли.

Музыка, играющая на чердаке, хоть и была бессловесной, но продолжала меня преследовать и никак не выходила из головы. В перерыве, пока сохло белье, я вытащила нотную тетрадь из портфеля и, неустанно напевая припев, расшифровывала загадочные ноты, словно древние руны.

Необъяснимая грусть пронизывала высокие и низкие ноты насквозь, однако погибшие на последней странице строки песни окутывала странная красота.

Хоть музыка к балладе так и не была дописана, я цеплялась за ее цельный припев, повторяя его разными слогами и поднимая простыню высоко над кроватью, чтобы потом она мягко обрушилась на матрас. Однако через мгновение после того, как она приземлилась, ощущение покалывания в позвоночнике, будто за мной наблюдали, вернулось.

Повернувшись, я остановила взгляд на выдвинутом стуле, который находился в углу. Ближе к изножью кровати Чарли. У меня создалось впечатление, будто кто-то специально выдвинул его, чтобы лучше видеть Чарли, пока та крепко спит.

Папа.

У него больше не было проблем со сном, но если он начинал бродить по дому ночью, то всегда заходил к нам, чтобы убедиться, что с нами все в порядке.

Несмотря на то что я продолжала петь, мое внимание было приковано к кончикам пальцев, крепко сжимающим края белой простыни. Я с любопытством посмотрела на стул и, недовольная тем, как на кровать легла простыня, снова ее взбила.

А потом, неожиданно для самой себя, я встряхнула простынью и опустила ее на стул, продолжая напевать припев.

Прямо на невидимую фигуру, сидящую там.