– Сойдешь, Кузьма, винтовку держать умеешь?
– А як же? Немца знатно гонял по Угорщине. – Он встал рядом с Игнатьевым.
За ними потянулись третий, пятый. Вот уже десяток добровольцев стояли слева от командира. Довольный Ровенев разрумянился, бегал от одного к другому, ронял и подбирал листки, всем видом показывая свою значимость.
Аркадий дернул за рукав Свидерского:
– Ну и мы пойдем, а?
– Побойтесь бога, капитан.
– А что? Лишь бы вырваться отсюда, а там мне сам черт не брат.
– Нет, извольте, я обожду. Я присягал государю императору, а не красноштанным. Сложить голову за их правду категорически не намерен.
– Капитан артиллерии Аркадий Корниевский! – Гарри выступил вперед и щелкнул каблуками, как на параде.
– О, ваше благородие, милости просим. Надеемся, вас закрыли не за участие в заговоре?
– Никак нет. За драку-с. – Гарри пренебрежительно скривился.
Всего желающих проливать кровь за советскую власть набралось в тот день не меньше трех десятков. Все опытные, здоровые, отменное мясо для военного котла. Их увел счастливый Ровенев, похлопывая по крепким плечам и спинам. В приемной без пяти минут бойцам Красной армии вернули документы, ремни, часы и портсигары. Оружие пока попридержали. Рычащий грузовик повез пополнение сначала на Гороховую, в Наркомат, оттуда кого-то и в самом деле отправили на фронт, остальные остались гнить в подвалах. Но этого Гарри уже не знал. На крутом повороте с набережной он вырвал у конвоира винтовку, со всей силы стукнул того по голове прикладом и выстрелил в упор во второго, так и не успевшего понять, что происходило. Прыжок через высокий борт, болючее с хрустом приземление на пятки, колени, перекат боком – и вот уже спасительные кусты царапают щеки. Нет, он не знал Петрограда, но Санкт-Петербург – это его город, здесь каждый забор – приятель, парадное – попутчик, здесь его никто не догонит и не поймает.
Оставшиеся во дворе тюрьмы провожали будущих бойцов Красной армии со смешанными чувствами. Те, кто поумнее, понимали, что до фронта им предстоит еще пройти экзамен в Наркомате, поэтому не завидовали. А те, кто попроще, прикидывали, как бы увязаться в следующую партию, гадали, когда еще выпадет шанс.
– Равняйсь! На первый, второй, третий рассчитайсь! – рявкнул командир, который по-прежнему стоял перед рассыпавшимися, как просо в курятнике, арестантами.
Заключенные начали нехотя становиться плечом к плечу, азартно или пренебрежительно выплевывать:
– Первый.
– Второй.
– Третий.
– Первые номера, шаг вперед! – Командир не торопился, оглядывал каждого выступившего, иногда качал головой. Среди первых оказались и Шевелев, и Свидерский. – Вчера в стенах тюрьмы было совершено жестокое покушение на представителей советской власти, – продолжал командир, грозно сдвинув брови. – За это каждый третий заключенный будет немедленно расстрелян по законам военного времени. Личному составу привести приговор в исполнение. Остальных по камерам! – Он повернулся спиной и пошел внутрь здания, не оглядываясь, не обращая внимания на крики, брань и мольбы.
Последним, о чем подумал перед смертью Иннокентий Карпович, был его костяной лев, его утерянный талисман, оберег, реликвия и семейный артефакт.