– Так вы по-прежнему не замужем? – удивился Платон. – Как так? Ведь всему Курску голову вскружили.
– Головы кружить и подштанники штопать – совсем разные задачи. – Она задорно подмигнула. – Я вышла замуж за революцию, и у нас пламенная любовь.
– А я как-то не понял еще. На фронте говорили… но бестолково. Кричат, а не объясняют. Где выгода нашему брату?
– Да вам, торгашам, лишь бы выгоду не упустить. – Каблучок зло и звонко стукнул по деревянной половице. – Нет вашей выгоды больше! Все, кончилась! Теперь будет выгода всему народу вместе, а не каждому буржую по отдельности.
– Я уже что-то слышал про это… Национализировали табачные фабрики, у нас купечество пока затаилось, ждет. Но с товаром перебои, доторговываем старье, и то по несусветным ценам. Как расторгуемся, прикроет Иван Никитич лавку. Куда мне тогда идти? Совет нужен.
– Куда? Совет? – Ольга растерялась. Что посоветовать этому простому и открытому приказчику, который не трус и не подлец, не буржуй и не кровопийца. Куда ему, в самом деле, пойти? – А давайте я на днях еще раз зайду к вам, и мы хорошенько поговорим. У меня все равно дела. – Она придумала взять паузу. Не хотелось швыряться в этот вечер и в этого человека заученными листовочными фразами. Это как будто предавать свои отроческие воспоминания, врать отцу или снова хамить тетке.
– Конечно, я всегда на месте, буду ждать. А вы где остановились? Может, проводить? Лавка скоро закрывается.
– Не стоит, мне приятно пройтись в обществе своих воспоминаний. – Красивое лицо осветила незнакомая улыбка, не дерзкая и не задорная, а мудрая и немножко грустная.
Платон остался ждать. Он действительно искал ответов, но визитерша – полумифическая всадница в желтом, вынырнувшая из архивов, – затмевала актуальность всей этой политической тряхомудии. Назавтра никто не пришел. Приказчик загрустил. Послезавтра тоже минуло без заразительного смеха и необыкновенных огненных глаз. Тогда Платон решил сам ее навестить. Она сказала, что остановилась в гостинице, а их в городе не так много, найдет. В третьей по счету ему повезло, угодливый портье за пачку американских папирос раскрыл приватную информацию и даже провел по узенькой лестнице наверх, к дешевым номерам под крышей.
– Даме сегодня нездоровится-с, целый день не выходили-с из номера. Вчера ей доставили письмецо-с, и с тех пор никто не видел-с. Вы уж разузнайте-с, не случилось ли чего дурного-с. А то, знаете ли-с, нашей гостинице лихая слава-с без надобности. – Портье предупредительно подергал тонкими усиками и потрогал Платона за локоть, то ли наставляя, то ли заранее соболезнуя.
Три робких щелчка костяшками пальцев в дверь номера бухнули набатом в груди. Тишина. Сенцов еще раз постучал. Неужели беда?
– В ходите. – Голос отчетливо пригласил внутрь, но Платон почему-то испугался. Он помялся еще на пороге и осторожно, едва-едва, нажал на ручку. Заперто. Издевается, как обычно.
– Да входите же! – Белозерова стояла в проеме распахнутой двери. – Сильнее надо нажимать!
Она как будто не удивилась, не обрадовалась и не разгневалась. В маленькой комнате скопился жар или это у Платона кровь вскипела от встречи наедине, в замкнутом пространстве? Хозяйка стояла в одной рубахе, вместо юбки она повязала старую шаль, вылинявшая бахрома вилась вокруг ног, обманывая и дразня.
– Вы простите, что я без предупреждения, просто испугался, что с вами что-то стряслось. – Платон так и стоял перед дверью, не решаясь пройти.
– Давай не вы, а ты, а то как-то старорежимно выходит. – Ольга уперла ему в грудь острый палец, пронзила ногтем плотный жар, а заодно и сюртук, жилет, рубаху, теперь жар вливался в незащищенную грудь. – Я не обижаюсь, это не по-товарищески. А что не пришла, это я должна у тебя прощения просить… – Она повернулась к нему спиной, уставилась в окно, худые плечи задрожали: – Меня муж бросил. Вчера письмо от него получила. Из Москвы за мной бежало оно, получается. Хорошо, что догнало.
– К-какой муж? К-как бросил? – Сенцов опешил, сделал шаг вперед.
– Ну такой вот муж, Рамиль Фахрутдинов, пролетарская косточка, настоящий пламенный революционер. У него другая есть. В Сибири. Прощения просит и чтобы больше не ждала.
– И к-как теперь вы, то есть к-как ты?
– Никак. Переживу. Главное – служить революции, а не… – Она грязно выругалась.