Кто-то требовал у Льва чистые простыни, кипяток. Самого его выставили за дверь, в коридор, понемножку наполнявшийся любопытными. Роды понеслись по обычному сценарию, который студенты акушерского отделения выучили назубок. Через положенное время в комнате запищал младенец. Прошла еще мучительная четверть часа, и дверь открылась, отодвинула рукой коридорную темноту. Инесса улыбнулась с порога Льву и удовлетворенно констатировала:
– У вас дочка, здоровенькая красивая девочка, поздравляю!
Агнесса рыжим чертенком метнулась в комнату:
– Дай посмотреть!
– Кыш! Кто-нибудь, уведите отсюда мою сестренку!
– Племянница, – прогнусил из темноты Лев, силы его оставили, он сидел на полу, на соседской привратницкой тряпке. – Это моя комната, это моя глупая сестра, а это, получается, моя племянница.
Берта счастливо сияла, и только тут Инесса увидела, что они со Львом жутко похожи: те же волоокость, горбоносость, пухлогубость. Силы, которых вот только что казалось так много, куда-то улетучились. Она передала матери сверток из линялого полотенца, вышла и опустилась на пол рядом со Львом. В коридоре пахло пылью и малосольными огурцами.
– И отчего же мы такие недоверчивые к медицине? – В голосе петушилась ехидца, край глаза проверял, в какую мину сложится его прекрасный рот.
– Она… мы из местечка… под Могилевом. У них… у нас все по старинке: ребе приходит на роды со своей командой. А в науку веры в тех… в наших краях до сих пор нет… Зять мой служит в Кронштадте, вот приехала повидаться, гостит у нас… у меня.
– У кого у вас? – вопрос требовал немедленного прояснения, потому что коленки предосудительно ослабели, а глаза никак не могли отлипнуть от его античного лица.
– Я здесь с ребятами заводскими живу, в этой комнате. Мы работаем и учимся… в Политехе. А… а вы?
– Ну мы-то с девочками из цирка, разве не видно? – Инесса прыснула, еще две подружки залились смехом в комнате.
– Хороший у вас цирк, – похвалил Лев и тоже засмеялся. – А где эта егоза, что привела вас?
– Агнеска! Агнеска! Ты куда подевалась? – спохватилась сестра, но рыжие кудряшки вовсю радовались длинному коридору, по которому можно рассекать на самодельном самокате и рубиться мечами, как в старинном замке.
Потом приехала бригада неотложки: хроменькая соседка наконец-то добрела до больницы. Лев накрыл чай, пришла Митькина мать и задала всем по первое число, Инесса и Берта долго спорили: первая требовала ехать в больницу, а вторая наотрез отказывалась. Медицинская наука все-таки победила, во многом благодаря описаниям страшных младенческих сепсисов и прочих хворей, что могли напасть в антисанитарном помещении. Мать с новорожденной увезли, зато подтянулись соседи, порадовались, кто-то побежал за бутылкой. В общем, день выдался длинным, можно сказать, бесконечным. Поздно ночью Инесса сидела в больнице рядом со Львом. Они незаметно перешли на ты:
– Какую работу ты выбрала, смелая…
– Когда моя мама ушла… в родах, я как будто сама умерла. Агнесса маму не помнит. И отца… Его не стало еще раньше. Это такое горе, это словами не описать. Тогда я решила, что больше ни одна мать не оставит своих детей. Никогда! Никто не умрет у меня на столе! – Ее глаза заблестели.
– Страшно, наверное? – Лев осторожно взял тоненькое запястье.
– Страшно? Нет, ни капельки. Страшно, когда нечем помочь. А я могу. – Она осторожно опустила руку на кушетку, чтобы ее кисть оказалась под его ладонью.
На столике в углу играла тихая музыка настольной лампы, в воздухе витал аромат весны и что-то еще.