И маленькое растерянное семейство стало собираться в далекий Казахстан.
Часть вторая. Казахстан
Глава 12
«Какие светлые глаза у воды – стекло и степная лазурь… Смотреть бы не отрываясь». Рахима опустила руку в ручей, как будто накинула на нее струящееся праздничное покрывало. Сквозь прозрачную переливчатую ткань совсем не видны мозоли и ссадины: вода залечила, зализала. Она вздохнула, смуглые пальцы с сожалением расстались с прохладной ласковой купелью и принялись перебирать немытое белье.
Рубашек в этот раз навалила много, целую гору, стирала их в безымянном роднике, впадавшем в мутные воды медлительного Ишима, с ожесточением жулькала по днищу деревянного корыта. Уже полгода, как Рахима ушла из родительского дома, прислуживала богатой русской семье в станице Карабулакской. Туда попала случайно: заболела, и брат отвез в больницу. После добрая нянечка подыскала место, и вот она уже своя в доме, спит в тепле, кормится за счет хозяев. Русский генерал не гневлив, на праздники жалует платками и целыми отрезами. Праздники у них случаются зимой и весной. Наверное, и летом тоже, и осенью, просто она еще мало поработала. Жалованье служанка до копейки отправляла домой с братом, который иногда наведывался в станицу.
В ауле младшенькие, любимица Акмарал с такими же непослушными черными косами, как у нее самой. Эх, надо бы накопить сестренке на приданое; не всем ведь так везет с хорошей работой, как Рахиме. Но отец вряд ли потратит деньги на дочку: ему надо хозяйство содержать, а скотина плодится туго, со скрипом.
Размышления прервал насмешливый вопрос:
– Эй, красавица, о чем мечтаешь? О новых сережках?
Рахима обернулась и увидела над обрывом всадника верхом на поджаром гнедом скакуне. Добротный чапан обтягивал широкие плечи, зеленые с изморозью глаза смотрели с издевкой, тронутая первой сединой бородка обрамляла тонкое лицо. Борода была не такая, как у аульных аксакалов – клочковатая и нечесаная, а старательно подстриженная, умасленная и приглаженная – волосок к волоску. На голове у незнакомца красовался кокетливый борик с рысиной опушкой, такие простакам не по карману. Но самое главное, от чего прачка не могла отвести восторженных глаз, украшало не всадника, а коня. Уздечка полоскалась на солнечном ветру, поблескивая серебром и бирюзой. Неужто так бывает? Немыслимая красота заворожила, сковала немотой язык, в другое время бойкий, и она не нашлась, что ответить. Конечно, помечтать о сережках не грех, коли у лошади такая диковинная уздечка, чеканная, с витиеватым орнаментом, который могли разглядеть только молодые проворные глаза. Эх, такое серебро бы с голубыми нежными каплями в ушки Акмарал, чтобы пели под тяжелыми косами. Вмиг бы сыскался достойный жених.
– Сколько лет тебе, красавица? – Джигит приветливо улыбался, осторожно спускаясь верхом с крутого склона.
– Семнадцать. – Рахима робела, отвечала, опустив глаза. Все-таки непростой в то утро ей попался собеседник, шутить не пристало, а врать тем более.
– Коня моего напоишь?
Она нагнулась, набрала в горсть воды и ойкнула, увидев свои голые ноги. Мигом одернула юбку и покраснела от пяток до макушки. Натянула платок поглубже, до самых глаз, да еще и лукавые пухлые губы прикрыла. Остался только маленький любопытный носик, тонкий, ровненький, с мягким скруглением на конце, как у новорожденного ягненка.
– Как тебя звать-то? – спросил незнакомец.
– Рахима.
– А пойдешь за меня замуж, Рахима?
Деревянное корыто глухо стукнулось о дно, потеряв точку опоры. Это прачка присела на него: ноги подкосились. Как? Вот так? Замуж? За коня с серебряной уздечкой? А губы сами собой уже ответили:
– Да, пойду.
– Вот и славно, – обрадовался жених, – будешь у меня второй женой, но я тебя обижать не стану и байбише[40] не позволю. Буду баловать. Но! – Тут он предупреждающе поднял вверх указательный палец. – Роди мне сына. А еще лучше двух.
Рахима рассеянно кивнула, не понимая, на самом деле с ней это происходило или просто снилось, немытое белье поплыло к середине реки. Она печально проводила его взглядом. Как теперь перед хозяйкой ответ держать?