Сшитое сердце

– Этот петух никогда не победит! – только и сказала девочка, когда мужчина вошел в дом, а ее мать медленно направилась к ручной тележке, нагруженной немногими оставшимися у них вещами.

Поскольку Фраскита и не взглянула на девочку, та решила поговорить об этом с отцом, как только он в состоянии будет услышать ее предупреждение и, может быть, к нему прислушаться.

Работников, что вносили мебель Эредиа, поразили наивно-монументальные фрески, которыми были расписаны все стены в доме. Поскольку новый владелец жилья молчал, не отвечая на их вопросы, работники поставили мебель на те места, где нарисовал ее Педро.

Следом за Фраскитой, впрягшейся в ручную тележку, куда сложили белье и утварь и куда Хосе посадил заново сшитого Дракона, вереницей брели куры, хозяин петуха и дети – через молчаливую, притихшую деревню, и каждый взгляд был как упрек.

На следующий после боя день арену не разобрали, а разрушили. Разорили, разломали на части и сожгли – вся маленькая община истово над этим потрудилась. Лупили ногами, кулаками, топорами. На площади осталась лишь кучка пепла, к которой каждый подходил и плевал. Можно понять этих деревенских, которых Хосе, сам того не зная, повел в бой, пообещав им не только победу, но прежде всего – новую жизнь. Мечта, которая поддерживала их в последнее время, погибла вместе с поражением красного петуха, и труп ее смердел так, что провонял мир, в котором все они до тех пор жили, не думая его менять. Лучше было ни о чем и не мечтать, а теперь останки мечты отравляли реальность.

И, хотя надежда сдохла, тварь, убившая ее, была жива.

Почему эта семья так упорно старалась спасти того, кто ее погубил?

Караско поселились в старом доме родителей Фраскиты, заброшенном после их смерти. Детям, привыкшим к большим пустым комнатам с разрисованными стенами, в старом домике было тесно.

Следуя мягким распоряжениям Фраскиты, дети трудились, стараясь навести в доме уют, обжить его. Педро не разрешили украсить стены внутри, но вместе со старшими сестрами он побелил фасад, и маленькая Клара прыгала от радости – стало так много света!

Несколько дней спустя Анхела ждала возвращения перелетных птиц, Мартирио дурачилась, заманивая Клару в тень солнечным зайчиком от осколка зеркала, Педро обводил окна яркими узорами, добыв краски из первоцветов, Анита то и дело вытряхивала из своей обуви оливковые косточки и мелкие острые камешки, которые ее мать упорно туда насыпала, а шесть служительниц облачали голубую Мадонну. Жизнь кое-как снова входила в колею.

Во вторник на Страстной неделе моя мать, разбудив Аниту посреди ночи, ведет ее через спящую деревню на кладбище.

Почти двадцать лет спустя она идет той же дорогой, делает, сама не зная зачем, то, что проделала когда-то другая женщина, передает Аните повязку, молитвы и шкатулку. С той лишь разницей, что Анита ни слова не повторяет из того, чему учит ее мать.

“Неважно, она все-таки запоминает!” – убеждает себя Фраскита.

Но когда настает момент отдать драгоценную шкатулку, единственное ее сокровище, швея медлит. Должно быть, теперь она лучше понимает свою мать, которая в свое время никак не могла расстаться с этой вещью.

Фраските едва исполнилось тридцать, а для нее уже настал час уступить место.

Ее охватывает чувство, будто собственные дети сталкивают ее в пустоту.

Что-то касается ее в темноте, и эта ласка не похожа на взгляд Человека с оливами. Что-то касается ее в темноте, и ноги слегка вязнут в еще холодной земле. Внезапно щиколотки оказываются в ледяных тисках, она погружается, ее тянут вниз, и она, напуганная, поспешно сует шкатулку в протянутые руки и сдергивает повязку.

Все в порядке, никакая дьявольская рука не хватает за ноги, никакой призрак ее не касается, ночь светла, мир спокоен, Анита крепко держит в руках ларчик, который вроде бы видит впервые, она не узнает в нем рабочую шкатулку матери. Да и самой Фраските кажется, что шкатулка изменилась – дерево словно бы светлее, и вся она, прижатая к груди дочери, уменьшилась.

“Возможно ли, чтобы через девять месяцев шкатулка, которую я своими руками опустошила, снова наполнилась? – задумывается она. – Возможно ли, что чьи-то руки хватали меня за щиколотки и что мертвые прикасались к моей спине? Возможно ли, что кто-то другой, не моя дочь, забрал мою рабочую шкатулку, а эту новую она получила из других, не моих рук? Возможно ли, что голос, который я слышала в детстве, на самом деле не был голосом моей матери? Узнаю ли я когда-нибудь что-то о мертвых и об их могуществе?”

Людоед