Сшитое сердце

– Хорошо, – улыбнулся он. – Иди домой и лечись поскорее! Мне понадобятся пациенты! И скажи другим, что они найдут меня в доме повивальной бабки!

Все у Эухенио было убедительным: низкий, спокойный голос, надменный вид, умные глаза, изысканная одежда, великолепный вороной конь и, разумеется, речь, пересыпанная учеными словами, но понятная для слушателей.

Та женщина без дальнейших колебаний сделала все, как он прописал, и вскоре ей стало лучше.

Травник поселился у Бланки, с которой был знаком, и вскоре у него перебывала вся деревня, сначала шли таясь, потом не скрываясь, на виду у всех. Перед лачугой повитухи теперь собиралась такая толпа, что приходилось записываться, чтобы попасть на прием.

Он прижигал раны ляписным карандашом, который называл адским камнем, лечил от изжоги, разводя молоком известковую воду, а от зловонного насморка – заставляя больного втягивать носом крепчайший настой ежевичных листьев. По возможности он использовал для лечения травы и другие растения с окрестных холмов.

– Природа выращивает лекарства по соседству с болезнями, – объяснял он своим пациентам. – Но дело в том, что некоторые болезни приходят издалека. Перелетные птицы переносят их на своих крыльях, и они распространяются по всему миру, до самых отдаленных уголков. И тогда полезно бывает знать экзотические растения и иметь их под рукой. Кроме того, я пока недостаточно хорошо знаком с местными флорой и фауной, не знаю всего, что можно здесь найти. Так покажите мне лекарства, которые используете и которые передаете от матери к дочери. Я до такого очень охоч, моя наука отчасти идет от этого. Но только отчасти… Я много путешествовал, встречался с большими учеными, прочитал много трудов, трактатов. Сейчас все важное происходит во Франции, господин Пастер там сделал ошеломляющие открытия, среди прочего – связанные с вирусом бешенства…

Его слушали, ему верили и платили натурой – курами, оливковым маслом, мешками с зерном, хлебом, мелкими услугами. Цену он назначал в зависимости от стоимости и редкости медикаментов, которые прописывал. Он много говорил, но умел и расспрашивать людей, и не только о том, что у них болит, но и об их привычках, о личной жизни, о мечтах, о детях…

Одна деревенская молодка показалась ему грустной и бледной, он тут же зазвал ее к Бланке, осмотрел и прописал средство, обновляющее кровь, – воду со ржавчиной от нескольких пригоршней гвоздей. А Бланке все это, похоже, очень не нравилось – и то, что люди к нему тянулись, и его день ото дня возраставшее могущество, и знания, которые он накапливал о каждом. Она, конечно, давала ему стол и кров – хотя он зарабатывал вполне достаточно, чтобы обойтись и без нее, – но делала это неохотно, а главное, явно не расположена была оставлять его наедине с пациентами. Она постоянно за ним приглядывала, забросив визиты к женщинам на сносях. Не могла скрыть раздражения, когда Эухенио раздавал амулеты для здоровья или делал кровопускания – всегда натощак.

Он часто ставил пиявок, которых привез с собой, потом заставлял их отвалиться, посыпав солью, а иногда позволял им насосаться вдоволь и даже возбуждал уколами после того, как они отваливались. Женщинам, вскоре переставшим стесняться говорить с ним о том, что их тревожило, он в определенных случаях прикладывал несколько этих тварей рядом с вульвой. “Чтобы вернуть кровь”, – говорил он.

Но больше всего он любил лечить маленьких детей, которым часто назначал промывания. Клизмы с холодной водой, если у малыша запор. Клизмы с сажей или с солью от глистов. Клизмы с настойкой опия, чтобы унять колики. И непременно перед уходом угощал детей шипучим лимонадом, чтобы они забыли про клистир и пришли снова.

Меньше чем за месяц деревенские так прикипели к своему врачу, что не понимали, как могли жить без него раньше.

Бланка тревожилась, чувствуя, что возможности ученого расширяются и влияние его растет, а тем, кто спрашивал, почему он поселился у нее, неизменно отвечала: “Он мой родственник” – тоном, не допускавшим больше никаких вопросов.

Ни моя мать, ни Анхела никогда не говорили с ней о ее госте – впрочем, никто из семьи Караско к нему еще не обращался.

Первым его посетил Хосе, который явился со своим латаным петухом на руках. Хосе так мучился, что уже не мог испражняться.

– Геморрой! – сказал Эухенио, внимательно его осмотрев. – Вообще, узлы лучше не трогать, лечение, особенно у полнокровных людей, может привести к кровоизлиянию в мозг. Однако в вашем случае придется действовать! Ваш анус превратился в толстый лиловый валик и ничего не пропускает. Делу помогут от дюжины до полутора десятков пиявок, поставленных прямо на этот валик. Наклонитесь вперед и не двигайтесь, чтобы я мог их разместить. Затем сделаем небольшое промывание с семенем льна, а потом вам надо будет два-три раза в день садиться на горшок, наполненный крепким настоем тысячелистника, и парить зад. Впредь избегайте пряных блюд, больше ходите и помните, что как только появляются геморроидальные узлы, надо стараться их убрать!

Продолжая говорить, он по одной засовывал своих пиявок в свернутую игральную карту, потом приставлял эту бумажную трубочку точно к тому месту, где пиявке следовало присосаться. Проделывая эту операцию в десятый раз, он удивился, что Хосе, стоя с голым задом, не выпускает из рук петуха.

– Хороший у вас петух! Это для меня?

– Нет-нет! Я всегда беру его с собой, опасаясь недобрых людей.

– Недобрых людей?

– Многим из тех, кого вы лечите, хотелось бы, чтобы он издох!