Сшитое сердце

– Так, значит, ты, потаскушка, спрятала сестру и теперь уже не можешь рассказать мне куда! – шепчет он в маленькое ухо. – Ты чуть было не испортила мне все удовольствие, дрянь паршивая. Но, видишь ли, я и с тобой счастлив! Вот так… тихонько… чувствуешь мое жало? Это ты – мой свежий хлеб, мое жаркое солнышко, гадкая девчонка!

Он словно раздвоился, пойманный в силки кружащего голову вожделения. Если он останется здесь, его поймают! Да нет – время, им потребуется время, чтобы добраться до него подземным ходом. Он может немного побаловаться своей добычей, а потом пойдет дальше. Он найдет выход, он всегда находил выход. И когда он в кромешной тьме задирает на девчонке юбки, щупает нежную кожу ляжек, вылизывает безволосую щелку, его горло внезапно сдавливают ледяные руки.

Фраскита с разбегу останавливается, услышав новый вопль. Низкий, взрослый голос. Она почти у цели. Осталось всего несколько десятков метров.

Эухенио, выпустив Мартирио, хватается за горло. Но душившие его руки исчезли. Врачеватель, не переставая протяжно выть, шарит в поисках фонаря. И не находит. Он пытается отдышаться в разреженном воздухе, ему кажется, будто холодные, как смерть, пальцы пробегают по его затылку, по спине, по члену. Людоед наносит удары ножом в пустоту. Снова поднимает детское тело, чувствует покидающее его тепло, плача, прижимает к себе, словно хочет укрыться за этим нежным заслоном из плоти. Укрыться от терзающей его призрачной руки. Кромсая воздух во всех направлениях, задевает собственную руку. Брызжет кровь.

Слышится топот, разгорается огонек. Наконец-то свет, он выберется из этой адской ночи! Ускользнет от этих рук без лица. От их ледяного ужаса.

Фраскита и ее дети врываются в пещеру, где врачеватель скорчился со спущенными штанами, сжимая в руке нож. Мартирио вся в крови. Анхела с воплем бросается к неподвижной сестре, но Эухенио, закатив глаза, размахивает ножом и не подпускает ее.

Появляется Бланка, в руках у нее измятые листки. Тяжело дыша, она всматривается в лицо сына. Он плачет, зовет ее жалобным, почти детским голосом.

– Мама, я боюсь! Помоги мне! – ноет он, прячась за обмякшей, окровавленной куклой.

Цыганка медленно приближается к обезумевшему от страха сыну. Нежно гладит его по щеке, садится рядом, обнимает. Эухенио успокаивается, понемногу разжимает руки и выпускает девочку. Она перекатывается на бок, юбка на ней задрана. И тогда он расслабляется в дряблых руках повитухи, прячет свою большую голову между ее грудей.

Фраскита бросается к безжизненному телу дочери, обнимает ее, поднимает.

Молча.

– А Клара? – наконец выдыхает она, не сводя глаз с мертвенно-бледного лица Мартирио.

Все озираются.

Никаких следов маленького, сияющего во тьме чуда.

Западня

Протяжный крик Мартирио разбудил Сальвадора.

Этот крик не был похож на завывания, так напугавшие накануне его товарищей. Кто-то звал на помощь. Ему потребовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и встать на еще слабые ноги. Убедившись, что ноги его держат, каталонец зажег фонарь и попытался втиснуться в трещину в глубине грота, за которой начинался подземный ход. Он уверен, что крики шли оттуда. Но проход был слишком тесен, чтобы туда мог пролезть взрослый человек.

И тогда он вышел наружу и увидел спешащего навстречу Квинса.

– Сальвадор! Там, среди камней в глубине большой пещеры, что-то есть! Что-то светится в темноте!

Анархисты, спавшие у входа в пещеру, тоже слышали страшные крики. Те, что посмелее, встали и разглядели в самой ее глубине, в чуть приподнятой над каменной осыпью нише, что-то маленькое и светящееся. Никто из них тогда не решился сходить посмотреть, что это. Но теперь, когда голос умолк…