Горгона и генерал

— И все равно пойдете?

— Разумеется.

— Возьмите с собой кого-нибудь, по крайней мере, — озабоченно попросил Паркер.

— Ну знаете! На свидания я пока еще с охраной не бегал, — фыркнул Трапп.

— Это не свидание, а какая-то военная хитрость, — печально вздохнул верный камердинер.

— Вы совсем идиот? — встретила его горгона, стоило Траппу войти в пышные покои борделя.

На ней было какое-то совершенно неприличное платье, не оставляющее простора для воображения.

— Что за наряд, дорогая? — смеясь, спросил Трапп. — К чему эта куртизанщина?

— Люблю выглядеть аутентично, — заявила гематома самодовольно. — Но как вы посмели сюда заявиться? Неужели не ясно, что это слишком опасно?

— Действительно опасно? — ухмыльнулся Трапп, развалившись на огромной кровати.

Горгона села рядом, изящно расправив полупрозрачные юбки. Она была бледнее обычного, и в её движениях сквозила не свойственная ей нервозность.

— Вы не должны шляться в одиночку в такое время, — принялась она его воспитывать. — Вы хоть представляете, сколько групп сопротивления следят за каждым вашим шагом? Вы думаете, так легко взять столицу? Варкс все еще на стороне короля, а за Гарольдом Бронксом, которого вы так нагло арестовали, стоит немало верных ему людей! А что делаете вы? Бежите в бордель из-за какой-то записки!

— Ваша ненависть ко мне приобретает причудливые формы, — заметил Трапп, находя её руку и поднося к своим губам.

— Я все еще ненавижу вас, — сообщила Гиацинта, запнувшись. — Просто не ожидала, что вы действительно сюда придете.

— Вы зовете — я прихожу, — напомнил Трапп и поцеловал тонкое запястье. — Разве не всегда так было?

— Вы совершенно невыносимы, — прошептала Гиацинта надломленно, и усталые нотки в её голосе отозвались в генерале странной болью.

— Иди сюда, — попросил он, не зная, что ему делать с этой неизвестной раньше болью, и когда Гиацинта потянулась к нему, накрывая его губы своими губами, стало всё только хуже. Потому что внутри этой женщины плескалось столько отчаяния, словно они находились на краю пропасти, и падение было неизбежным. Её волнение дрожью отражалось в Траппе, и он пытался поделиться своей уверенностью, как мог. В поцелуях и прикосновениях, в том, как медленно он тянул вниз ткань её невесомого платья, генерал словно пытался окутать Гиацинту обещаниями, что всё будет в порядке.

Но только сам начинал нервничать всё сильнее.

Гиацинта была знакома его рукам, она провела много ночей, прижимаясь к нему всем телом, и сейчас было сложно поверить, что он мог беззастенчиво дрыхнуть возле этого обжигающего создания. Она целовала его без всякой нежности, словно вступала в схватку, словно с кем-то спорила, но среди этой ожесточенности вдруг проступала удивительная незащищенность, и тогда она прижималась к Траппу так сильно, словно пыталась слиться с ним воедино.

У него было много сил, и он с радостью бы отдал ей их все, но все, что мог, — это ласкать каждую клеточку её тонкого тела, натянутого, как струна. Она всегда была очень худой и сильной, и подчинялась с некоторым сопротивлением, как будто и здесь стремилась одержать верх. Возможно, Траппу следовало бы отдаться её желаниям, но он чувствовал, что тогда все закончилось бы слишком стремительно, а он не собирался спешить. Её руки в его волосах, его губы между её бедер, хриплое, прерывистое дыхание, сладость на языке и резковатый запах пота и возбуждения дарили острое наслаждение.