Гиацинта молча вышла на улицу, даже не взглянув на них всех.
Все-таки, даже ей порой не хватало самообладания.
В экипаже, который подогнал для них расторопный Найджел Бронкс, горгона так сильно стиснула Джереми в объятиях, что тот застонал.
— Полегче, Цинни, — взмолился мальчишка, — ты переломаешь мне все кости. Привет, Антуан, — и он попытался помахать ему рукой.
— Ты мелкий засранец, — засмеялся Верд. — Цинни так перепугалась, когда не нашла тебя в Пьорке. А ты, оказывается, уже прошмыгнул в столицу.
— Да я тут уже лет пять, — Джереми ужом выскользнул из рук Гиацинты, выпрямился, попытавшись принять расслабленный вид. — Сначала я ждал тебя в Пьорке, год или около того, — пояснил он ей, — но когда понял, что ты за мной не вернешься, подался на юг. Я хотел найти старика Мо, но вместо этого примкнул к уличной шайке попрошаек. Позже перебрался сюда. Здесь улов богаче.
Гиацинта глядела на него, как на привидение.
— Сейчас она начнет реветь, — прошептал Верд на ухо Траппу. — Генерал, если вы не любите семейные драмы, то спасайтесь бегством.
Генерал не пошевелился. Он бы ни за что на свете не пропустил превращение горгоны в обычного человека.
— Джереми, — начала гематома, и слезы, действительно, хлынули из её глаз таким бурным потоком, как будто кто-то открыл все шлюзы. — Джере-е-еми-и! — протяжно повторила она. — Прости меня!
— Началось, — поморщился Верд. — Вы как знаете, а я ненавижу, когда Цинни плачет. Мне сразу хочется кого-нибудь убить.
И он постучал вознице, прося остановиться.
Гематома даже не заметила, что Антуан их покинул.
— Я ведь все у тебя забрала, — причитала она. — Отца, дом, нормальное детство.
Джереми беспомощно оглянулся на Траппа, не зная, как справиться с таким самобичеванием.
— Да нормально всё, — попытался было успокоить он её.
— Я же любила тебя больше всех, но все равно бросила, как только ты стал мешать мне! Я же ни разу за десять лет не проведала тебя! Я же какая-то пакость, а не человек!
Трапп согласно кивал.
Приятно было осознавать, что горгона так верно себя оценивает.
Но бедный ребенок казался перепуганным до смерти.