Было столько мест в этой стране, где она могла переждать, пока король и генерал выяснят, у кого яйца звонче, но нет!
Ей нужно было цепляться за Бенедикта, как последней дуре.
Гиацинта вздохнула, мечтая о хотя бы коротеньком привале. Внизу живота предупреждающе наливалась тяжесть, и в дороге это было ужасно некстати.
— Цинни, — насупленно сказал Джереми, удивительно тихий сегодня, — не обижай генерала. Он вроде ничего.
«Вроде ничего», — это была довольно слабая характеристика.
Трапп был совершенно невыносимым, и вот уже несколько месяцев она угрюмо советовала самой себе держаться от него подальше.
Тяжело было быть так близко — и даже иногда больно.
Душевные терзания — роскошь богачей. Такой разменной монете, как Катарина, ни к чему были всякие сердечные сложности.
У неё был простой и понятный жизненный план, который вспыхнул в её голове в тот самый день, когда мама Джейн привела её в особняк Бригсов, и маленькая Кэти навсегда исчезла из этого мира, уступив место Гиацинте.
Что за вычурное имя.
Но к этому имени прилагалось многое: жизнестойкость и изворотливость, лживость и целеустремленность, желание преуспеть и навсегда забыть о том пропахшем дешевыми духами и алкоголем борделе, к котором Катарина провела первые пять лет своей жизни.
Маменька наградила её тремя никчемными отцами и смазливой внешностью, и на этом наследство исчерпывало себя.
Впрочем, методы у них с матерью были практически одинаковыми, и с мужчинами им не везло обеим.
Когда Гиацинте было пятнадцать, она довольно умело изображала из себя беззащитную и невинную девочку, но вскоре пришлось расстаться и с невинностью, и с беззащитностью. Бесполезным оказалось и то, и то.
Своей молодостью Гиацинта распорядилась на диво бездарно: Стетфилд был старик, пропахший немощью, а про то, что вытворял Крауч, даже вспоминать было жутко. Казалось бы — удача улыбнулась со Стивом, и даже его оспины, покрывавшие лицо и все тело, со временем перестали вызывать у неё отвращение. С характером дела обстояли куда хуже, уж больно мелочным и злобным был тот король, но трудностей она не боялась.
И все её старания в итоге привели сюда, на эту раскисшую от дождя дорогу, под пасмурное осеннее небо, в котором не было ни проблеска надежды на счастливый конец.
Жизнь снова и снова ставила свои подножки, и Гиацинта снова и снова запиналась и падала, вера в себя опадала подобно осенней листве, а на смену приходила непробиваемая кора старого дуба, защищавшая её, как броня.
И вот поди же ты, Трапп пробил вчера эту кору, дотянувшись всего несколькими словами до самой сути Гиацинты.
Маменька в ней проснулась? Да засыпала ли она?
Пошел он к черту, этот Трапп, с его большими руками и широкими плечами, и короткими густыми ресницами, выгоревшими на кончиках, и с его глазами, в которых обычно было много нежности и никогда — осуждения.