Он еще не договорил, когда пожалел об этом.
За все это время он видел столько лиц горгоны, но такого ледяного презрения, которое отразилось в её обычно непроницаемых глазах, — никогда прежде.
— Это вовсе не… — начал было Ливенстоун тревожно.
— Генерал Трапп не нуждается в объяснениях, — отрезала Гиацинта равнодушно. — Он уже уходит.
— Но мы вовсе… — опять попытался что-то прояснить Ливенстоун, и снова гематома не дала ему закончить:
— Генерала Траппа наши торгово-денежные отношения не касаются. Убирайтесь, Бенедикт, — велела она и с королевским достоинством снова натянула на себя покрывало.
Трапп молча развернулся и вышел из комнаты.
Плохо было не то, что он сильно обидел Гиацинту, а то, что ему очень хотелось её обидеть. Как будто кто-то из них мог выбрать себе родителей!
«Мне, пожалуйста, добропорядочных и веселых балагуров»…
Спустившись вниз, чтобы найти себе выпивку, Трапп увидел небольшую тень, мелькнувшую возле столовой.
— Джереми?
Мальчишка так сильно дернулся, что полы рубашки выскользнули из его рук, и серебряное столовое серебро так и посыпалось на пол.
— Черт, — ругнулся Трапп, поморщившись от звона.
— Твою мать, — согласился с ним Джереми и принялся торопливо собирать ложки.
Генерал присел возле него на корточки, задумчиво наблюдая за суетливыми движениями.
— Вот что, друг мой, — сказал он спустя некоторое время. — Оставь-ка ты это слугам и принеси мне выпить.
— Но… — Джереми бросил страдальческий взгляд на честно украденное добро.
— Быстро, — велел Трапп.
Ослушаться мальчишка не посмел. С душераздирающим вздохом выпустив из рук серебро, он отошел к буфету и зажег несколько свечей, чтобы отыскать бутылку.
Осушив полный стакан виски, Трапп кивнул Джереми, приглашая его сесть в кресло напротив.