Больше идти Гранину было некуда.
И время неумолимо истекало. Как будто встреча с цыганкой подстегнула невидимого черта за левым плечом, пробудила его любопытство, и Гранин все чаще ощущал злое присутствие внутри себя.
Еще немного — и он не найдет в себе мужества на сочувствие Саше Александровне, не найдет решимости уйти в зиму, не имея друзей и не зная, где искать сыновей.
Бессмысленная жизнь и бессмысленная смерть.
Жгучая обида стеганула изнутри как хлыстом, который так и не обрушила на него Саша Александровна: за что же он так страдает?
Почему все так сложилось?
Не проще ли потребовать, чтобы о нем позаботились? Ведь Саша Александровна обязана ему жизнью!
— Изыди, — простонал Гранин в отчаянии, — я сильнее тебя.
Но он уже не был в этом так уверен.
Утро выдалось хмурым, под стать его настроению и настроению Саши Александровны.
Она снова была в мужском костюме, объявив, что в город они поедут верхом и зря запрягали коляску. Весь ее вид — отстраненный, холодный, сердитый — говорил о том, что Гранин еще не прощен и скоро прощен не будет.
Так оно и лучше, сказал себе он, все равно управляющий здесь долго не задержится.
И так жаль стало парка, которого Гранин уже не увидит, что горячие слезы обожгли глаза, он отвернулся, не глядя потянулся к поводьям коня, которого подвел Шишкин, и тут раздалось дикое ржание, конь шарахнулся в сторону, мелькнули совсем рядом вздыбившиеся копыта.
Гранин едва успел отскочить, не понимая, отчего старый почтенный конь сошел с ума, а у того даже пена выступила, и Шишкин со Степановичем едва удерживали рвущегося жеребца. Ржание становилось все отчаяннее, жалобнее, летели во все стороны комки снега, земля и небо перевернулись, откуда-то появилась Марфа Марьяновна и резко махнула рукой на Гранина, а потом и на животное.
Холодные мелкие капли попали ему на лицо, и конь, наконец, успокоился. Только крупно дрожал, хрипел, поводя вокруг наполненными ужасом глазами.
— Святая вода, — в резко упавшей тишине сообщила Марфа Марьяновна и пошла в дом.
Гранин обернулся, часто моргая, на Сашу Александровну — она так и стояла возле крыльца, наблюдая за происходящим молча и неподвижно.
— Приведите ему другую лошадь, — коротко сказала она, — мы поедем только вдвоем.
Шишкин посмотрел на потерянного управляющего, на решительную, мрачную хозяйку, переглянулся с Семеновичем и повел несчастного жеребца на конюшню, не смея перечить.
Никто не смел, когда у Саши Александровны прорезался лядовский характер.