Усадьбу они покинули молча и долгое время неторопливо вели лошадей по заваленным снегом проселочным дорогам. Потом Саша Александровна придержала свою Красавицу, и Гранин замедлился тоже.
— Проклятие, стало быть, — проговорила она, не глядя на него. — Значит, вы не шутили тогда?
— Не шутил, Саша Александровна, — угрюмо ответил Гранин, мечтая провалиться под землю и не испытывать нового унижения.
Вчера она пощадила его, пережила известие о предательстве, но сегодня ее милосердию предстояло новое испытание.
Любой разумный человек прямо сию минуту велел бы отправляться на все четыре стороны.
— Как это произошло? — помедлив, Саша Александровна все-таки взглянула на него. Глаза ее были темны и мятежны — в то время как у самого Гранина не было даже искры внутри, побудившей бы его бороться с судьбой.
— Я умирал, — неохотно проговорил он, не желая вспоминать тот день, — наверное, почти умер. Меня силком вытащили с того света. Проклятие — это цена, которую приходится платить за то, что я оказался жив против своей воли и всех законов божьих.
— От чего вы умирали?
— От горя. Меня поразило известие о смерти жены.
Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз, да и только.
— И что же дальше? — спросила она требовательно и нетерпеливо.
— Дальше я уеду. Не думайте, что я собирался тяготить вас и долее…
Саша Александровна так быстро замотала головой, что мохнатая шапка слетела с ее головы и упала в сугроб.
— Не то! — закричала она яростно. — Что будет дальше с вами?
— Я не знаю.
Он не слишком ловко спешился, поднял ее шапку и старательно отряхнул от снега.
— Как это не знаете? — она резко вырвала из его рук соболий мех и раздраженно, криво натянула ему на макушку. — Вы же ходили и к ведьме, и к цыганке! Зря ходили?
— Ведьма посоветовала мне молиться, а цыганка — выторговать у черта свою свободу.
— Значит, будете молиться и торговаться, — свирепо заключила Саша Александровна. — Я разве чудовище, способное выгнать человека в несчастии? Вы за кого меня принимаете, Михаил Алексеевич? Мало что врете, мало что шпионите, мало! Еще и держите меня за душегуба! Ах, идите вы к черту, — и она пришпорила коня, оставив его одного.
Гранин смотрел ей вслед, и восхищения в это мгновение в нем было больше, чем печали.