— Юля.
Я обиженно вздыхаю.
— Ладно. Скоро вернусь.
Выпускаю руку Титова из своего захвата и, оглядываясь, выхожу из палаты. В пороге чуть не налетаю на серьезного мужчину в форме. Судя по всему, следователь.
— Добрый день, девушка, — басит мужчина. — Палата номер триста двадцать пять, верно? Здесь Богдан Титов?
— З-здесь, — заикаюсь я, отступая от двери. — Здравствуйте. Что-то удалось узнать? — не сдержавшись, интересуюсь.
Мужчина перехватывает удобней черную папку и машет головой:
— К сожалению, это конфиденциальная информация, — больше не говоря ни слова, заходит в палату к папе и Дану.
Я растерянно таращусь на закрытую дверь. Меня сожрет любопытство. Но я не уверена, что мои нервы выдержат вот прямо сейчас услышать рассказ Титова. Слишком все близко, больно и страшно.
Решаю не испытывать себя на прочность и спускаюсь на первый этаж больницы. Нахожу в фойе тот самый автомат с кофе и делаю сразу два крепких эспрессо. Себе и папе.
Пока машина гудит и жужжит, глубоко тону в собственных мыслях. Настолько, что голос, раздавшийся у меня за спиной, становится неприятной неожиданностью.
— Поговорим, юная леди?
Оборачиваюсь, Ирина Григорьевна стоит всего в шаге от меня. Повесив сумочку на локоть, сверлит своим тяжелым взглядом. Ощущение, что она меня не на разговор вызывает, а на смертный бой! Слишком торжественная гримаса на ее худощавом лице.
— Разве вы не уехали домой?
Мама Богдана высокомерно закатывает глаза.
— Вопреки словам сына, я не вижу необходимости в отбытии в гостиницу. А вот необходимость в нашей с тобой беседе по душам — да. Побеседуем наедине. Как опытная женщина с мудрой женщиной. Я ведь могу считать тебя мудрой и взрослой, Юлия? Раз уж ты замахнулась на такого взрослого мужчину, как мой сын!
Юльку отпускать нет ни желания, ни сил. До зубного скрежета. Но разговор, на который мы вышли со Степаном, явно не для ушек моей девочки. Не думал я, что в сорокет окажусь участником подобного переплета. Вроде лихие девяностые канули в лету.
Одному богу известно, как я еще из реанимации деру не дал, когда очнулся. Пришел в себя и не сразу понял, где нахожусь. Тело ломит, башка тяжелая, нет сил даже на вдох полной грудью. Болит все. Но в мыслях же только Юля, которая ждет меня в Питере. А я хрен знает сколько здесь валяюсь. Мне нужен телефон. Мне нужно уходить. Да какой там!
Потом и вовсе обкололи сильнодействующими обезболивающими, и меня унесло. Когда в следующий раз открыл глаза, в палате уже была мать. Честно, был удивлен. Ее-то уж точно я не ожидал увидеть у больничной койки. У нее же трудный, мать его, кот!
Делаю вдох, гашу стон. Боль в ребрах скручивает до звезд в глазах. Пожалуй, из всего имеющегося — это самое неприятное. Даже отбитая черепушка так не беспокоит, хотя виски ломит жутко.