Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я неуклюжая, – прозвучало тихо.

– Я бы назвал это иначе, – он тоже говорил едва слышно. Потому что прямо ей на ухо.

– Спасибо, что поймал.

У них отличная поза, чтобы вести светскую беседу. Давай, спроси меня про погоду. Вместо этого Ивану наступили на ногу. Не сильно, но в кедах ощутил вполне. Это был отчетливый сигнал. И пришлось все-таки разжать руки и отпустить ее.

Снова два танговых шага назад.

– Хорошего вечера.

Про погоду, Дунечка, еще про погоду забыла. Душно. Наверное, собирается гроза. Только что же ты так нервничаешь? Стыдно вспоминать? Не забыла? Я тоже.

– Удачи.

Короткий кивок головой и почти паническое бегство за дверь. Иван устало опустился на край сцены, подвинув в сторону треногу микрофона. Пусть хоть к кому-то повернется лицом удача. Свой везучий амулет с красной бусиной он где-то посеял. И все никак не мог вспомнить – где.

* * *

Он пришел. Он… Дальше мысли сбивались. Только тело хранило тепло его рук, что чувствовалось через тонкую ткань платья. И шепот, от которого мурашки, и губы. Ваня… ты снова посмел коснуться меня губами, и я снова позволила. И это было… как свидание украдкой. Горели щеки и сердце, и снова искры, искры, искры… а вокруг люди, много людей, приглашенные важные гости, правила, приличия и… Илья.

– Дуня, что-то не так? Ты вся красная.

– Там просто душно было… или я переволновалась, – взяла из Илюшиных рук свой наполовину наполненный бокал и стала жадно пить.

А в голове: «Ваня здесь, Ваня здесь, Ваня…»

Обволакивал шум приглушенных голосов, смех, чувствовалось предвкушение праздника, а у нее все как сквозь сон. И сердце колотится сильно-сильно.

Двери распахнулись, на пороге стоял Тихий рядом с красивой рыжеволосой женщиной. Гости тонкой вереницей стали просачиваться в зал, по очереди подходя к хозяевам и приветствуя их, а потом искали свои места за столиками, читая имена на специальных карточках. Место Дуни и Ильи оказалось за одним столом с Пашей и Олей, что неудивительно. И оно было на значительном расстоянии от того, где сидел Тобольцев. Его почти не видно. Может, оно и к лучшему. Для самообладания.

Официанты наполняли бокалы для первого тоста. На сцене появился ведущий, который всех приветствовал и заполнил возникшую паузу. Через некоторое время к нему присоединился Тихий со своим фужером. Подождав, когда официанты отойдут от столов и в зале наступит тишина, хозяин вечера начал свою речь. Гости внимательно слушали низкий бархатный голос, смеялись над остротами, приветствовали говорившего аплодисментами, и это было замечательное начало вечера, которое сразу настроило всех на нужный теплый и веселый лад. Только Дуня не услышала почти ни слова. Она хлопала, когда хлопали все, внимательно смотрела на сцену, восхищалась спокойствием и низким тембром Тихого и думала о том, что где-то там, через несколько столиков сидит человек… и что он совершенно не подходит этой нарядной солидной толпе, и что она скучала. Отчаянно скучала эти два месяца без него. И что больше никто не называл ее Дульсинеей. Только он. А ей нравилось, и губы сами складывались в улыбку, и хотелось отвечать на остроту остротой… и все это в прошлом.

Приветствие хозяина вечера закончилось, первый тост прозвучал, официанты снова приблизились к столам – разложить холодные закуски. Паша восторгался «вкуснотищей» и пытался заполнить тарелку Оли до отказа.

Дуня подождала, пока официант положит кусочки буженины и заливного из рыбы.

Илья сделал знак снова наполнить бокалы.

– Думаю, сейчас будет твоя очередь говорить, – сказал он, слегка наклонившись.