Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Щелкнул автомобильный замок, и они двинулись к дверям небольшой частной гостиницы, которая служила Ивану домом в последний месяц. Дульсинея шла за Тобольцевым послушно. Собственного волеизъявления проявляла не больше, чем чемодан. Этакий чемодан без ручки. После сказанных слов – в кафе и в машине – Иван бы и сам не отказался от роли чемодана. Потому что голова соображала с трудом. Но кому-то из двух чемоданов надо думать.

– Паспорт! – ему было сейчас совершенно невозможно говорить длинно. И вся надежда на то, что один чемодан другого поймет.

Слегка похлопав глазами, Дуня выудила из сумочки паспорт. И покорно молчала – хвала ей! – все то время, пока Иван не очень внятно объяснялся на ресепшене и вписывал госпожу Лопухину в свой номер.

В номере чисто. Даже стерильно. Ни гордости, ни воодушевления этим фактом. Просто констатация. А Дуня все в той же роли чемодана без ручки. Видимо, уставшего и измученного чемодана. И поэтому других слов не может быть. Кроме этих – после закрывшейся за ними двери:

– Ты устала с дороги? Хочешь принять душ? Там только… – наморщил лоб, вспоминая. Что было сегодня утром? Кажется, события прошлого века. – Я сейчас попрошу свежих полотенец. И могу заказать что-нибудь покушать в номер. Здесь очень вкусно готовят.

Долгий взгляд. Влажный. Покорный. Нежный. Ее ладони на его лице. Пальцы – порханием бабочек. Последняя связная мысль: «В душ не хочет…» А дальше – взрыв сверхновой.

Именно им – высокоэнергетическим взрывом – разлеталась одежда по углам номера. В те мгновения разлеталась, когда двум влюбленным хватало сил оторвать губы и руки друг от друга. И нервными движениями пальцев отправить в полет очередную деталь одежды. И когда ее, одежды, наконец не осталось совсем – упасть на гладкие простыни. В облаке перехватывающей горло жажды стать единым целым.

И тем не менее в самый неподходящий момент…

Какой каприз нервной системы остановил его на том самом моменте, на котором останавливаться нельзя?! Когда Дуня всхлипнула жалобно вздохом непонимания:

– Ва-а-а-ня?!

Но он – идиот и чемодан без ручки – замер. В миллиметре от неминуемого блаженства. Потому что… Потому что… Потому что! В Коломне, перед отъездом, он качественно перетряхнул рюкзак. И из него в мусорное ведро полетели не только скомканное фото царицы, но и весь стратегический запас латексных изделий. И потому, что остро помнилась горечь летнего утреннего осознания собственной безалаберности. И потому, что сейчас рисковать нельзя ничем. Просто – права не имеет. После всего. Нельзя.

Влажным лбом – к влажному ее. Так же, как и ниже они соприкасаются. И замирают в сладкой муке «еще-не-целое». И слова не идут. А надо.

– Скажи мне… у тебя ничего не изменилось… в плане того, что ты… Дуня! – воздух тоже кончается, вместе со словами. Перевести дыхание. Ну как же собраться?! – У меня нет презервативов, и если у тебя что-то изменилось, то… скажи, я должен знать и…

Она притихла под ним. Нетерпеливо ерзать и вздыхать перестала. И тихим выдохом:

– … и нести совместную ответственность?

Это слово – ответственность – должно было его испугать. Заморозить до льда все. Остановить. Но – уже нет. Совсем иначе все.

Кто-то умный и взрослый из чемодана без ручки ответил прерывисто, но спокойно:

– Я и в одностороннем буду нести, если надо. Ты просто скажи.

Не сказала. Притянула за шею и поцеловала жарко. И шепнула тоже прерывисто, но уверенно:

– Это… – поцелуй… – будет… – поцелуй… – не сегодня. И спасибо за ответ! – И совсем жадно и жарко: – Ну не тормози же ты! Пора… повышать… передачу…