Прижаться… и вместе взлететь…
…взлететь под неслыханный доселе грохот от ударной волны…
Не отпуская друг друга упасть на землю.
И увидеть, что небо стало багровым.
И черным.
И серым.
Огонь полыхает везде.
И взрыв за взрывом продолжается за рекой Схи, там, где Новые мастерские.
Там, откуда Агата только что пришла.
И где оставила дочку.
«Патреты» с набережной Савва Севастополь. 1920 год. Март
Последние зимние и первые весенние месяцы Савва почти безвылазно проводит в темном полуподвале с Маруськой, теткой Валькой и Дорой Абрамовной.
Маруська дешево покупает на толкучке старый пиджак, штаны и пальто и сама, руками перелицовывает всё купленное так, что выглядит одежда вполне прилично — не стыдно с «другими деньгами» за золотом и ценностями Савву отправлять. Но первый свой выход Савва совершает не за золотом, а за швейной машинкой, посчитав в уме, что золото и ценности будут лежать и обесцениваться, а на машинке Маруська начнет шить и зарабатывать. Минус приобретения — при любом побеге тяжелую машинку с собой не забрать, плюс — деньги, потраченные на нее, не расходы, а вложения.
Маруська визжит от счастья, и три дня — ночи у нее рабочие — перелицовывает еще платья для себя и для тетки Вальки, учтя все замечания Саввы о дешевом виде и вульгарности предыдущих моделей. И намеревается дальше шить на заказ.
Что удивляет Савву, так это его нынешняя жизнь. Точнее, его внутренняя реакция на всё происходящее. Еще точнее, полное отсутствие внутренней реакции и какой бы то ни было рефлексии.
Он, Савва, для которого прежде любое, самое незначительное событие становилось предметом для углубленного анализа, со- и противопоставления вариантов, философских размышлений о правильности и неправильности тех или иных решений, принимаемых даже не им самим — он сам решения практически не принимал, а тех, с кем его жизнь была неразрывно связана и от кого зависела, от дяди Дмитрия Дмитриевича и княгини Софьи Георгиевны до отрекшегося от престола императора Николая, лидеров новых политических партий, вооруженных сил и местных правителей, теперь он совершенно не рефлексирует на темы всего с ним происходящего. От работы на воров и фальшивомонетчиков до приюта у проституток и ночевок валетом на одной оттоманке с девицей, которая под утро возвращается с промысла, пропахнув другими мужчинами.
— Ты, Благородь, не принюхивайси! — засыпая, бормочет Маруська.
В одно утро, когда Валька еще спит, Дора Абрамовна ушла на базар, а Маруська моет пол, подоткнув повыше, чтобы не замочить, юбку и тем самым почти полностью открывает ноги, Савва, смущаясь, задает вопрос, не тревожит ли девушку морально-этический аспект ее работы?
Формулировку Маруська не понимает, но суть улавливает.
— Думашь, мне самой энто ндравится? Не ндравится! Но куды ж податься? Валька к Никанору пристроила, и на том спасибочки.