— Здравствуйте, господин! — вежливо склоняет головку девочка.
— Так почему же мой тезка-щегол у вас в доме живет, если на привязи не любит сидеть? — спрашивает Анетту Фабрициус. — Отпустила бы ты его на волю!
— У него крыло было сломано. Сам упал или плохие люди сломали, не знаем. Только он далеко летать не может. Поэтому в доме и живет.
Сосед по мастерской просит девочку застыть в луче света, вынырнувшего из высокого окна.
— Не двигайся! Вот так! Умница! Ханс! Дай мне твою дочку написать!
Агата смотрит на мужа. Будет ругаться, что нечего девочке в мастерских делать.
Но нет. Муж даже горд, что дочку его коллеги по Гильдии писать хотят.
— Пусть сидит! Дочка Эгберта тоже здесь сегодня.
Муж кивает на другого соседа по мастерской, Ван дер Пула, чья дочка, примерно ровесница Анетты, играет с котенком в другой зале. И поворачивается к Агате:
— Приведу ее домой сам. Сегодня здесь ненадолго. Покупатель домой придет уже к четырем пополудни.
Муж согласился.
— Посидишь спокойно, Анетта?
— А мне краски дадут?
Дочку, как и ее саму в детстве, больше всего интересуют краски.
Муж рисунки девочек баловством считает.
— Незачем тебе краски.
— Дал бы ей немного, пусть пробует. Разве жалко? — вступается за дочку Агата, вспомнив, как отец учил ее видеть свет — откуда идет, как ложится, как с тенью мириться не хочет.
Но муж не отец.
— Баловство одно и перевод краски! Подрастет Йонас, учить его буду, после подмастерьем возьму, там и до члена Гильдии, бог даст, дорастет. А на девку переводить краски! Баловство одно! Тихо сиди, не ерзай!
— Посидишь?