Господи, помилуй и прости!
Никогда! Ты слышишь, Господи! Никогда больше и не подумаю!
Помилуй, Господи! Только помилуй и сохрани мою девочку!
— Девочку не видели? Девочку. Рыжую, маленькую. Пять лет. В красной кофточке?
У кого спрашивает, сама не знает. Выползающие из-под развалин едва живые люди оглушены, не видят, не слышат. Им помощь нужна. Им помогут. Со стороны деревень уже потянулись повозки. Крестьяне бросили работу и спешат к месту взрыва.
Несчастным помогут. И она сама им поможет. Только после того, как найдет свою девочку.
Уставившись неизвестно куда совершенно пустым взглядом, навстречу идет человек. С рукой, висящей на куске кожи выше локтя. Он отдельно, рука отдельно. И только кусок кровавой опаленной кожи их еще держит вместе.
Из-под завалов выползают люди, больше похожие на призраков. Пробитые головы. Сумасшедшие, невидящие глаза. Обгорелые лица.
— Эгберт!!!
Агата кричит пронзительно.
Ван дер Пул, тот самый, чья мастерская в соседней зале и чья дочка Марта заигралась с кошкой, когда Агата менее получаса назад уходила отсюда.
— Эгберт! Где Анетта?! Анетта! Моя дочка где?! Ее Фабрициус писал. Где она?! Где Фабрициус?
Про мужа забывает спросить. Ханс оставался в своей мастерской, дальше от Анетты, чем Фабрициус. Сейчас важнее найти Фабрициуса. Потом Ханса.
— Эгберт!
— Не слышит! — кричит догнавший ее Йон. — Контузия. При взрывах бывает! Не слышит. Самим надо искать.
Теперь уже Эгберт ухватил ее за подол юбки и не пускает. Одними губами шепчет имя своей дочери:
— Марта…
Встать он не может, нога — сплошная кровавая рана, кость торчит наружу.
— Да, Эгберт, да. — Йонас вырывает подол ее юбки из рук Ван дер Пула. — Пусти! И Марту, твою Марту, будем искать.
Ноги у нее уже сбиты в кровь. В порезах от осколков камней и балок. В ожогах от горящих углей, по которым приходится бежать.