Агата уже ходила к портному, тот тоже ничего не говорит. «Сшил для господина Ван Хогволса», — и всё. Но почему-то Агата не хочет верить портному.
Кусает губу. В тусклом свете наступает на деревянную лошадку, которую Анетта днем принесла в мастерскую, когда сама туда рисовать приходила. Поднимает лошадку, откладывает в сторону.
Смотрит на Йоханеса.
Что станет делать теперь тот, кто знает ее самую страшную тайну?
Что станет делать член Правления Гильдии Св. Луки?
Поступится своим словом художника?
Или теперь, когда знает правду, возьмет свое слово обратно? Чтобы сохранить честное имя? Чтобы ее неприглядная тайна, когда выплывет наружу, не запятнала его самого?
Йоханес молчит.
Агата снова берет лошадку, вертит обгоревшие колесики.
И вдруг…
Как же она могла забыть!
— Вспомнила что-то?
— Мы с Анеттой в тот день в мастерские шли, обед Хансу несли, она приняла какого-то мужчину за отца. Перепутала. Тот был точно в таком же сюртуке.
— Как он выглядел, этот мужчина?
— Я не видела. Дочка вперед него забежала, увидела, что не отец, смутилась — и назад.
— Думаешь, может, Анетта сможет его описать?
— Она нарисовать может. Если успела запомнить, то сделать набросок сможет. Моя девочка!
Побег Савва Севастополь. 1920 год. Октябрь
Бежать некуда. Балкон на четвертом этаже, не спрыгнешь. В голове туман. За окном туман, будто Лушкино молоко по всему городу разлили…
Некуда бежать…