На балкон выскочил, дверь захлопнул, но «Бульдогу» открыть ее труда не составит.
Это конец.
Но откуда-то совсем рядом звонкий Маруськин голос!
— Тикай!
Это всё ему кажется… Откуда Маруське здесь взяться… Да еще и на высоте четвертого этажа.
Туман… Но…
Маруськин крик всё громче.
— Тикай, дурень! Скорше тикай!
Маруська — живая, настоящая, — на балконе соседнего дома, тянет к нему руку. Расстояние между балконами приличное, сорваться с четвертого этажа проще, чем перепрыгнуть.
— Сигай! Сюды сигай! — кричит Маруська.
— Не «сюды», а «сюда», не «скорше», а «скорее», — машинально поправляет ошибки ее речи Савва, пытаясь забраться на высокие перила.
— Токи заумства твого теперяче не хватало! — огрызается Маруська, и сама тут же исправляется: — Не «теперяче», а «теперь», усекла!
«Бульдог» со сварой такой же бульдожьего вида вояк врываются на балкон, силясь ухватить Савву за полу куртки. Маруська тянет руку с другого балкона.
— Сигай!!!
И он, забравшись на перила балкона, покачнувшись, еще чуть — и упадет вниз, с силой — откуда только взялась — отбивает руку одного из «бульдогов», пытавшегося схватить его за рукав, покачивается, чтобы удержать равновесие, набрав воздуха и закрыв глаза, прыгает вперед…
…и повисает на перилах балкона соседнего дома. Маруська тянет его вверх. «Бульдоги» с другого балкона тянут руки к нему, стараясь ухватить за куртку.
— Стреляйте! По ногам, по рукам стреляйте! — кричит старший «Бульдог».
Савва висит «на одном честном слове», слабые руки заумного мальчика, не знавшего ни физического труда, ни спортивных занятий, вот-вот разожмутся и он рухнет вниз.
Маруська тянет его вверх.
— Тянися давай! Сам тянися! Сам тянись!