Стражники растерянно смотрят на Королеву, не зная, чей приказ им выполнять — Первой Дамы или королевского фаворита.
Кивок Королевы, и…
Стражники, которых она привела и каждого лично проверяла, окружают ее со всех сторон.
Почему же так сводит живот?..
Кольцо с желтым камнем Гавриил Парамонов Берлин. 28 марта 1922 года
— Вы только подумайте, шлюссельцаль сегодня уже шестьсот! Вчера еще был пятьсот сорок, а сегодня шесть сотен, нолик в нолик. Не знаешь, на что их растреклятую марку умножать!
Норовящий подсесть за столик к любому из соотечественников писатель Сатин[13] привычно на чем свет стоит поносит и нынешнюю инфляцию, и всё, что только можно поносить.
— Мыслимое ли дело! Ввели коэффициент и притворяются, что всё чинно и благопристойно, что валюта у них существует! А что этой фиговой валюте и в уборной не место, они признавать не желают! Марка, мать ее! Какая же она к едреней фене марка, если все цены умножать надо, вчера на пятьсот сорок, сегодня на шесть сотен, а завтра на тыщу! Это тебе не золотой червонец, эх!
Для «Романишес кафе» писатель Сатин — почти предмет интерьера. Когда ни зайдешь в это заведение на звенящей трамваями Августа-Виктория-плац, натужно пытающееся сохранить остатки былой роскоши, ворчащего русского писателя обязательно встретишь.
Ему давно уже нечем платить за желудевый кофе и капустные сигары, которые как имитацию прошлой жизни подают здесь, но в долг — это тебе не московские и ялтинские трактиры — не отпускают.
Некогда представительная, а теперь сморщившаяся как кожура от долежавшего до марта новогоднего мандарина, фигурка неизвестно что написавшего писателя Сатина словно вмонтирована в это кафе.
Обедающих писатель Сатин интересует меньше всего. Навязчивый предмет интерьера, и только. Но сам ворчащий писатель углядел, как несколькими минутами ранее в кафе зашла пара — коротко, по нынешней моде стриженная, но с затейливой длинной челкой молодая дама с мундштуком в правой руке, на которой странный след то ли от ножа, то ли от пули, и творческого вида молодой человек с неоформившейся бородой, в пальто поверх растянутого свитера. Мода это у них такая теперь пошла, небритыми ходить? Возле гардероба, пока служитель принимал их не сочетающуюся одежду — элегантное, хоть из недорогого сукна, но ладно скроенное и сшитое пальто женщины и заношенное, явно с чужого плеча пальто юноши, они продолжали начатый еще на улице спор.
— Если откажется? Скажет, не его полета дело? — сомневается молодой человек. — Для встречи с инвестором всегда нужно иметь запасной вариант, а лучше два.
— Не его полета?! — взвивается коротко стриженная дама. — На модной одежде можно зарабатывать муль… миллионы. Первые вложения бы только найти!
Проходят к столику у окна, где обедает завсегдатай здешнего кафе, мужчина средних лет со взглядом отлученного от привычной охоты и посаженного в собачью будку волка. Этот взгляд и выдает в обедающем одного из сотен тысяч русских эмигрантов, к началу этого, тысяча девятьсот двадцать второго года, наводнивших Берлин.
Здороваются. Человек со взглядом отлученного от охоты волка приглашает их присесть, представляясь.
— Парамонов. Не далее как нынче утром в газете «Руль» прочитал, что русских писателей в Берлине теперь более восьмисот! — говорит он, обращаясь к этой странной молодой паре.
— Кто же их здесь читает? — искренне изумляется молодая дама с мундштуком.
— То-то и оно! Восемь! Сотен! Писателей! Три ежедневных русских газеты, пять еженедельных, семнадцать русских издательств. Читателей только нет! В Петербурге и в Москве все эти писатели писали. А теперь, извольте видеть! — разводит руками Парамонов. — Сидят по кафе и на чем свет клянут жизнь и большевиков, и Берлин, и всё и вся. Кроме самих себя.
ebooksa