Йоханес кивает.
— Мать жены подтвердила.
— Тогда он на удочку испанских шпионов и попался. На взрыв согласился.
Бывшего Хранителя складов будто прорвало, не может остановиться.
— Новые мастерские рядом со складами заставил строить, чтобы разом в одном месте всё и взорвать! Сам картины по дешевке скупал! И художников с переездом торопил — чтобы как можно больше картин в одно место свезти. И там разом всё…
Ван Хофф резко машет рукой, показывая, что именно «разом».
— А сам в новые мастерские переселяться не спешил. Всем говорил, что намерен проследить, как устроятся художники, чтобы членам Гильдии лучшие места достались, а сам он последним въедет, когда все будут довольны. И все картины — свои и скупленные, у себя дома держал. Чтобы, когда картин на рынке не останется, свои задорого продавать!
Бывший Хранитель складов хватает со стола стакан с пивом, залпом выпивает, пролившееся в спешке капает на его сюртук.
— И начал продавать! Да тут ваши, — кивает на Ван дер Пула, — картины со взрывом первым сортом пошли. Да ваш, — и сам не поймет, на калеку или на Агату кивать, — «новый Ван Хогволс» нарасхват. Вот вы расклад ему поломали, цену на его старье сбили.
— Гладко стелешь! А сам от процента с проданных картин отказаться и не подумал, — отвечает Глава Гильдии, в ответ закладывая подельника.
— Согласился. Но я же не думал, что такой взрыв случится. Думал, несколько картин пострадают, и только, — ужом извивается толстенький Ван Хофф и снова указывает на Маурица. — Только не сам он всё придумал. Этот про его долги пронюхал.
Бывший Хранитель складов кивает в сторону калеки.
— И кто же он такой?! — невольно восклицает Агата, разглядывая человека, из-под которого она третий месяц выносит нечистоты.
— Предатель он. От испанцев оставшийся. Все шесть лет независимости после ухода габсбургских войск таился, а потом с Главой Гильдии спелся. Узнал, что тот по уши в долгах, и предложил взорвать всё. Да не рассчитал, видно, раз сам в таком виде. — Ван Хофф то на калеку, то на Главу Гильдии кивает. — Что хрипишь? Ты же с ним в сговор вступил! И меня, честного вояку, облапошили!
— А испанцы обрезанные? — будто про себя спрашивает Агата, не успев устыдиться такого вопроса, заданного в приличном обществе.
Но услышавший ее бывший Хранитель складов отвечает:
— Еврей он, прижившийся в Испании. Весь род его из затаившихся. А после конца тридцатилетней войны шпионом здесь остался. Диверсию задумал. И подельника себе выискивал. Да вот нашел.
В наступившей тишине раздается резкий, пугающий хохот Главы Гильдии.
— Голодать теперь будете! — тычет пальцем в сторону Агаты и детей, которых Бригитта никак не может увести из комнаты. — Картины фальшивого Ван Хогволса кто теперь купит — никто!
Агата с ужасом замирает. Что стоит эта вся страшная правда о взрыве по сравнению с еще более страшной правдой, что дальше их с детьми ждет нищета и голод?