Пираты московских морей

22
18
20
22
24
26
28
30

Засветился экран телевизора.

— С прибытием, Штирлиц! — поприветствовал Фризе старый знакомый с самодовольной ухмылочкой. — Полет перенесли нормально? Я знаю, что летательные аппараты — ваше слабое место.

Увидев на экране гостя, сыщик хотел поблагодарить его за нешуточный куш, но эта ухмылочка… Что бы она значила?

С благодарностью Владимир решил не торопиться.

— Ну и правильно! Я тоже не люблю рассусоливать, метать мелкий бисер. — За время немецкого вояжа Фризе гость ничуть не утратил своей способности читать чужие мысли. — Тем более, что предстоят большие дела, Володя! И, главное, пробиться сквозь плотные ряды алчущих. Кстати, а с Штирлицем удачно все получилось. Тебе не кажется?

— А у меня седины прибавилось, когда этот Барбос мне паспорт на имя Штирлица подбросил! — проворчал сыщик.

— Это ты о коммандере так неуважительно? Напрасно. Если бы не эта ксива, недоброжелатели настигли тебя где-нибудь на перегоне между красивыми фрицовскими городками. И зашвырнули в угольный карьер. Или закатали по старой доброй традиции в бетон на строительстве автобана. И твоя немецкая подруга вовек тебя там не отыскала.

Владимир засмеялся.

— А почему вы меня такой самодовольной ухмылочкой встретили?

— А как же? Ты все же наш крестник. Взглянул на твой пополневший лик и подумал: красавец!

— Ну а как там у вас Харон? — спросил сыщик, чтобы скрыть смущение. — Вышел из запоя?

— Ну что за привычка наступать на больную мозоль! — нахмурился гость. — Теперь один тип из города Гори подарил ему сто бутылок паленого грузинского коньяка. А старик привык только к чистому, подлинному продукту. У него с этого пойла совсем разум помутился. Бросил якорь посреди Леты и горланит целыми днями песни. Бывает, что не очень приличные. А по ночам воет от боли. Печень у Харона больная. Все его жалеют.

— Да он же у вас коррупционер! С какой стати его жалеть?

— Всех надо жалеть. Мы и тебя жалеем и себя жалеем. Из-за ваших взяточников на реке такое творится! Лезут все, кто ни попадя! Приходится самим поддежуривать. Вчера, например, коммандер Бонд ватагу экстремалов-сплавщиков выловил.

— Вы издеваетесь надо мной? Спивающийся Харон, экстремалы-сплавщики, бормотуха от Саакашвили…

— Не надо! Про Саакашвили я не говорил. И вообще мой принцип — про политику ни слова! И ты, милок, не лезь в политику и в наши дела нос не суй. Понял? — гость с ухмылочкой потеребил свой крупный рубильник. А Владимир, вспомнив выпад Джеймса Бонда, слегка отодвинулся от экрана.

— Ладно, Петрович! Я побежал. А ты повнимательнее осмотрись вокруг и штурмуй корифея Забирухина. И чтобы ноги этого проходимца Гарденского на съемках не было!

— А что с экстремалами произошло? — выкрикнул Фризе вслед исчезающему гостю.

— Бонд передал их «по назначению», — донесся до Владимира загробный голос уже не из потухшего телика, а откуда-то со стороны кухни. — Живые спортсмены — не по нашему ведомству. Теперь будут заниматься своим любимым делом до второго пришествия. Сплавляться по огненным рекам.

Фризе передернуло от ужаса, как будто и он там будет кататься по огненным горкам.