– Они тебе не братья.
– Но могли бы ими быть. Президент что-нибудь предпринимает для их спасения?
– Он обдумывает условия сделки.
– А Фидель?
– То, чем я с тобой делюсь, должно остаться между нами. Нельзя допустить, чтобы это просочилось в прессу. Дело серьезное. На карту поставлены человеческие жизни.
Я киваю.
– Правительство считает, что Фидель пойдет на переговоры. Оставив всех пленных у себя, он ничего не выиграет, скорее наоборот. А так он может использовать их как козырь, который ему сейчас очень нужен. Они вернутся. Только ради этого мы должны чем-то пожертвовать.
Я делаю глубокий вдох, и меня словно прорывает.
– Эдуардо участвовал в этой операции. Я понятия не имею, что с ним: жив ли он или сидит в тюрьме.
По выражению лица Ника я понимаю: мои слова для него не новость.
– Мне жаль. Я знаю, что он для тебя важен.
Я не возражаю. Ник прищуривается.
– Я видел вас в тот вечер на балконе. Он тебя хочет, да?
Между нами повисает не заданный Ником вопрос: «А ты его?»
– Он мой друг.
– Пока да, но он явно претендует на большее.
– Ты не имеешь права ревновать.
– Почему?
– Потому что у нас нет будущего, – говорю я уже не зло, а осторожно и мягко: эти слова пойдут на пользу и Нику, и, наверное, мне тоже.
– Думаешь, я не знаю? – Он горько смеется. – Может, однажды твой Эдуардо выйдет из тюрьмы, и ваша дружба перестанет быть только дружбой. Ты посмотришь на него по-новому и увидишь то, из-за чего вокруг него весь сезон увивались все женщины – что бы это, черт возьми, ни было. К тому же он тебе идеально подходит: у вас общие взгляды, общее прошлое. Только им, в отличие от тебя, движет не любовь к Кубе. Он оппортунист до мозга костей. Однако по нынешним временам это не самый большой недостаток. Может, даже достоинство, если учесть, какая идеалистка ты. Вы будете уравновешивать друг друга. Раз он тебя любит, то не даст тебе себя погубить.