Когда мы покинули Кубу

Не будь ситуация так печальна, я бы рассмеялась оттого, с каким возмущением моя сестра произнесла слово «секс». Но сейчас мне не до смеха. Тем более что на пороге гостиной стоит мама.

– Изабелла, оставь нас, – говорит она ледяным тоном, пронзая меня взглядом.

Когда отец выходит из себя, случается нечто вроде взрыва. Когда из себя выходит мать, наступает ледниковый период. Изабелла бледнеет, поняв, что нарушила главное сестринское правило: никогда не трясти грязным бельем перед родителями.

– Беатрис, – шепчет она, и в ее умоляющем взгляде я читаю: «Извини».

Я не отвечаю.

Что сделано, того уже не переделаешь.

Изабелла уходит, и мы с матерью остаемся в комнате вдвоем, в положении боксеров на ринге. Мы похожи почти как две капли воды и одеваемся в одном стиле. Возраст – единственное явное различие между нами, да и то не очень резкое. Для своих лет мама выглядит прекрасно: даже время как будто бы подчиняется ее воле.

– Больше ты его не увидишь.

Я молчу.

– Как ты могла так поступить, Беатрис? С сестрами, с отцом, со мной? После всего, что мы пережили! После всего, что ты заставила нас пережить! Я всегда считала тебя безрассудной, но не глупой! Он помолвлен. Его невеста происходит из богатой влиятельной семьи. Как и он сам. Он сенатор. Не знаю, чего ты ждала… В итоге ты только все разрушила.

– Ты хочешь сказать, я разрушила себя?

Спорить с моей матерью – удовольствие ниже среднего. Я никогда не чувствую себя победительницей, сколько бы очков ни заработала. Мы, наверное, уживались бы гораздо проще, если бы наши темпераменты не были такими разными. Или, наоборот, такими похожими. Не знаю.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я вышла замуж? Имела большой дом? Родила ребенка? Я должна стать, как Элиза? Или как Изабелла? Объясни, какой ты хочешь меня видеть.

– Я хочу, чтобы ты добилась успеха. Чтобы вышла замуж удачнее, чем твои сестры. Чтобы делала то, чего от тебя ждут.

– А если я не хочу выходить замуж ради положения в обществе? Если хочу быть счастливой? Что тогда? Что, если я хочу сама зарабатывать себе на жизнь, а не зависеть от мужчины?

– Счастье! – Мама фыркает, хоть это и не подобает леди. – Какой тебе от него будет прок, Беатрис? Думаешь, оно даст тебе красивые платья и драгоценности, которые ты носила всю жизнь? Или роскошный особняк? Или оно защитит твою семью, когда в ваш дом постучат те, кто привык входить без спроса? Не говори мне о твоем счастье!

«Упрямая, своенравная, безрассудная» – все это я уже слышала, и все это правда. Но я действительно не могу принять того, что говорит моя мать, не могу удовольствоваться тем местом в жизни, которое она мне прочит.

– Разве счастья самого по себе не достаточно?

Почему мы никогда друг друга не понимали? Почему ты не хочешь принять меня такой, какая я есть, зачем пытаешься что-то из меня сделать?

– Ты всегда была эгоисткой, – бросает мне мать, и ее глаза темнеют. У меня возникает такое ощущение, будто меня хлестнули по коже. Господи, помоги. Я за милю чую, что сейчас начнется. – Отец не должен был тебе потакать.