Последний поезд на Ки-Уэст

22
18
20
22
24
26
28
30

— Все были уверены, что ураган пройдет мимо.

— В прогнозировании ураганов я не разбираюсь, но кто-то явно все не так понял, — мрачно говорит он.

Сейчас я способна сосредоточиться только на одной проблеме. Шторма мне не в новинку, а роды — это что-то пострашнее. А вдруг возникнут осложнения? Или с ребенком что-то не так? Рядом ни врача, ни повитухи, ни родных, ни близких. Я всегда хотела рожать дома и даже не думала, что это случится в незнакомом месте, посреди урагана.

— Я сказал вашей тете, что отвезу вас в гостиницу, но снаружи стихия. Если ребенок на подходе, вряд ли вам хочется застрять на дороге в ураган. Самое лучшее — пересидеть его здесь. — Джон осматривается. — Мне нужна горячая вода. И полотенца. Я сменю простыни, и мы уложим вас в постель.

Снова схватка, на этот раз сильнее предыдущей — я чуть не теряю сознание от боли. Джон садится на корточки рядом со мной, потирает мне спину, что-то говорит успокаивающим голосом — из-за шума в ушах я почти не слышу его слов.

Он сидит со мной и эту, и следующую схватку, а в интервалах между ними собирает все необходимое и снимает с постели грязные простыни. Он держится удивительно спокойно, действует быстро и, я бы даже сказала, уверенно.

Должно быть, на войне можно всякому научиться.

За то время, что Джон находится здесь, погода совсем испортилась. Ставни закрыты наглухо, то и дело снаружи доносятся гулкие удары.

Каждый раз Джон вздрагивает.

— Вы в порядке? — спрашиваю я.

Он кивает — губы плотно сжаты, лицо бледное.

Джон помогает мне лечь на кровать, на чистую простыню, которую он нашел в шкафу.

— И часто вам случалось принимать роды? — шутливо интересуюсь я в коротенький промежуток между схватками, пытаясь отвлечь его от нарастающего рева стихии.

— Часто? Нет. Я пошел на войну сразу после окончания медицинской школы.

— Вы врач? — Я моргаю.

— Я был врачом.

Что-что, а такого ответа я никак не ожидала.

— Вы удивлены? — спрашивает он.

— Пожалуй. А почему вы никогда об этом не говорили?

— Потому что я был врачом. До и во время войны. Но это было давно. Когда я вернулся домой из Франции, я пытался возобновить практику, но это оказалось слишком сложно. Кровь, воспоминания. Я впадал в ступор в операционной, руки дрожали… — Он сглатывает. — Я больше не мог этим заниматься.