Я останавливаюсь. Мое сердце бешено колотится, и тепло разливается по всему телу. Голос Руджека, глубокий, низкий и игривый, прерываемый страстным желанием, танцующим в моей груди. В нем нет ни капли высокомерия и бравады, как когда он говорит об арене. Я поворачиваюсь, чтобы найти его рядом со мной в толпе, и тут мое дыхание немного прерывается. Удивительно, что он пришел сам – я ожидала очередного сообщения через Майка или Киру. Руджек пристально смотрит на меня. В его полуночных глазах сияют огоньки, а на губах играет глупая ухмылка, как будто он околдован.
Околдован
А я околдована
Мы останавливаемся посреди переполненного рынка, и люди огибают нас, как стремительная река. Толпа гудит, но шум исчезает, когда я делаю шаг к нему. Он отвечает тем же. Теперь между нами очень мало пространства – как тогда, в саду. В животе все сжимается.
– Твой отец позволил тебе уйти? – Мои слова звучат хрипло.
Руджек чешет затылок.
– Он осознал свои ошибки.
Я замечаю поблизости Майка и Киру, которые внимательно осматривают толпу.
– Сомневаюсь в этом.
Руджек останавливает взгляд на моем теле, отчего его щеки горят, и он отводит взгляд.
– Мне жаль, что ты стала свидетелем этой ссоры. Мой отец – тот еще эгоистичный осел.
Я смеюсь, но не потому, что он так сказал. Если мы будем соревноваться в том, у кого самый ужасный родитель, я выиграю тысячу раз.
– Могло быть и хуже.
– Мать заступилась за меня, и мы взяли его измором, – говорит Руджек. Нас обходят двое случайных прохожих, и один из них ругается себе под нос.
– Взяли измором визиря? – Я снова смеюсь. – Не могу себе этого представить.
– Мы напомнили ему, что я его единственный дееспособный наследник.
Я поднимаю голову и поджимаю губы, глядя на него.
– Угроза.
– Если я такой неправильный, – говорит Руджек, пожимая плечами, – он всегда может выбрать Джеми или Урана.
Я делаю глубокий вдох.