Кто они такие

Мы подходим к этому зданию, под названием Альфа-хаус, здоровому желтому зданию с темно-красными балконами вдоль всех восьми этажей. Готти говорит, давай зайдем внутрь, и Стефано отпивает из бутылки, а Готти дергает дверь, срывая магнитный замок, и мы заходим в подъезд, птушта слишком стремно сбывать дурь на улице со всеми этими камерами. Заходим в лифт.

Стефано ничего не говорит, только пристально смотрит на нас, переводя взгляд с меня на Готти и обратно. Я отвожу взгляд, типа, моя хата с краю, а Готти сует руку в задний карман треников, как будто реально хочет толкнуть труд Стефано. Лифт трогается. Едет вверх. Я смотрю на Стефано, который допивает бутылку и легким движением перехватывает ее за горлышко. Черт, этот фуфел все понял, надо быть начеку, надо быть начеку. Стены лифта давят на меня.

Щелк. Лифт останавливается. Двери открываются. Стефано фигачит Готти бутылкой. Бутылка задевает Готти по голове, но он вовремя уклоняется. Я пихаю Стефано в бок, и он вываливается из лифта, и я больше не слышу свой пульс, и мир сжимается до текущего момента, и я весь в нем. Готти тоже выскакивает из лифта и бьет Стефано наотмашь по лицу. Чувак хочет снова приложить его бутылкой, но Готти уворачивается со скоростью молнии и снова бьет его в табло. Стефано валится на стену. Мы на лестничной площадке перед лифтом, справа от нас балконы и двери, а слева бетонная лестница, идущая до первого этажа.

Стефано пытается встать, и я бью ногой его в грудь. Он начинает махать ногами, как гигантский ядовитый жук, 10 000 вольт адреналина. Мы ждем, что будет. Он встает, все еще держа бутылку, и я бью его ногой по лицу, так что он – БАЦ – хуярит башкой о бетонную стену сзади, и я слышу костяной звук, но чувак снова пытается встать и дать сдачи.

Он-таки встает. И снова фигачит Готти бутылкой, но тот перехватывает ее, и она падает и разбивается, и тут до Стефано доходит, что, блин, эти чуваки, в натуре, хотят что-то со мной сделать, и он смекает, что надо делать ноги, птушта мы не намерены отпускать его, особенно зная, что у него при себе лавэ, ага.

Готти кричит, гони, блядь, лавэ, старик. Стефано пытается убежать, но Готти хватает его за капюшон и срывает с него куртку вместе с футболкой, так что он остается голый выше пояса и выскакивает мимо меня на балкон, и Готти такой, Снупз, держи его, и я хватаю Стефано сзади за шею, выхватываю перо и с ходу – вжик-вжик-вжик-вжик-вжик – всаживаю пять раз ему в спину, но не чувствую, как оно входит в тело, только вижу, как легко погружается внутрь, и ничего не происходит, хотя перо входит по самую рукоятку, а затем на спине открываются эти пять расщелин, и льется кровь. Длинными красными ручьями, по всей спине.

Стефано пробегает по балкону несколько метров и обхватывает себя, водя руками по телу, словно боится, что оно сейчас развалится и раскатится кусками по всему балкону. Я слышу, как он дышит – вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох – громко и натужно, с широко раскрытыми глазами, а его изрезанная спина сочится на балкон, и он бросает мне две мятые бумажки по пятьдесят фунтов, и я беру их и сую в карман. Готти говорит, вот что бывает, когда приходишь на чужой район и толкаешь хавку, ага. Я разворачиваюсь, не глядя под ноги, и поскальзываюсь на крови, чуть не падая, и Готти хватает меня за руку, и мы вдвоем бежим вниз по лестнице к выходу.

Выйдя из подъезда, мы встречаем одного брателлу постарше, тертого калача, которому за сорок, он такой, здорово, как сами, и идет к подъезду. А мы такие, ну, так, все путем. И возвращаемся на хату к Пучку.

Мэйзи только встал. Пучок готовит завтрак. Готти заходит в гостиную и говорит, Снупз сейчас пырнул Стефано пять раз, ага. И все сразу, вах, жесть какая, Снупз зверь. Я иду в ванную, вынимаю перо, раскрываю и принимаюсь смывать кровь, чтобы нигде ничего не осталось, затем складываю и убираю обратно в карман.

Я иду по магазам с Готти, разменять полтинник, купив какой-нибудь жрачки, и, когда мы идем через Комплекс, снова встречаем того брателлу, который тоже идет по магазам, и при виде нас он такой, эй, вы опасные, блядь, люди, вы опасные, и мы смеемся. Мне уже приелось зависать у Пучка, но сейчас обычный день, я – это я, Готти – это Готти, по-любому. Мы возвращаемся на хату к Пучку, и Готти ложится на кровать и спит, а я сажусь курить косяк с Мэйзи, и в кои-то веки мы смотрим телек, то есть никто не рубится в «Соулкалибур» или еще какую хрень, а в новостях сплошные перестрелки и поножовщина, и мать какого-то шкета, которого убили, говорит, Это Надо Прекратить, и я говорю, вот от такого дерьма, Мэйзи, меня с души воротит. Это просто разговоры в пользу бедных для братвы, заточенной кошмарить людей и все такое. Убийцы останутся убийцами, никто не вздрогнет и не скажет, вот же, черт, мы, в натуре, должны прекратить это, раз так сказала мама этого убитого типа. Мэйзи смеется, говорит, ты жжошь, братишка, но вообще ты прав, в натуре, и он обхватывает меня за плечи.

Это наводит меня на мысли о том, сколько же денег тратится впустую на эти кампании живи-без-оружия, то есть они нипочем не изменят настрой тех брателл, которые сверкают пушками и всегда держат перо в кармане, – эти ребята уже все для себя решили, они просто не мыслят другой жизни. Но правительство вечно устраивает это раздутое шоу с проповедями в школах и молодежных центрах, где какой-нибудь отмытый рэпер рассуждает о том, что в жизни есть нечто большее, и несет пургу, словно это все, что нужно подросткам, – слова какого-то чувака, не нашедшего себя на большой дороге и оставшегося ни с чем, так что теперь он готов быть хорошим. Как бы он это ни понимал. Что за беспонтовое гонево. Вы что, забыли, как сами выходили на дорогу и творили жесть? Готов поспорить, вам тогда никто был не указ. Но теперь, когда вы не при делах и больше не нужны братве, когда вы уже не бандосы и, наверно, сидите на пособии, птушта песенка ваша спета или типа того, теперь вы строите из себя кого-то другого. Да половина этих рэперов даже не замазана ни в чем серьезном, кто-то за всю жизнь не толкнул дури и на двадцать фунтов. Но вот правительство находит их и направляет говорить с подростками, внушать миролюбие и всю эту туфту про жизнь без оружия, пока едоки и убийцы, и толкачи смотрят на такого и думают, кто этот мудак, кем он себя возомнил? Пусть лучше не суется к нам на район со своими мульками, птушта у него их быстро отожмут.

Потом ко мне подкатывает Рене, та деваха из универа, с которой я замутил, и говорит, мамы нет дома, хочешь зайти? И я такой, ну да, увидимся. Вечером я иду к ней, и она открывает мне дверь в белых чулках и трусиках, и едва я захожу, она вешается на меня. Я поднимаюсь к ней в спальню, и она забирается на кровать и встает раком, чтобы я трахнул ее сзади. Но, когда я собираюсь засадить ей, я гляжу на ее голую спину и вижу пять колотых ран, мелькающих повсюду, пока я ей вставляю, и это меня обламывает, и я думаю, как бы отмазаться. Притворяюсь, что поранился, что ударился членом о кость, и мне дико больно, типа, ай-ай, черт-черт, ушибся, и быстро закругляюсь, потому что мне в глаза лезут эти кровоточащие раны на ее спине, и я говорю ей, что мне пора. Но после этого, вернувшись на хату к Пучку, я легко засыпаю, все ровно, и больше я об этом особо не думаю.

Как ловят кошек в Гане

Не знаю, зачем он сделал это. То есть мог бы просто подождать, но нет, пахан не может ждать, ему всегда все надо здесь и сейчас.

На прошлой неделе Готти вломился на хату к Пучку, птушта там никого не было, а ему не хотелось зависать на районе и ждать, пока кто-нибудь придет с ключом. Ну, он не то чтобы вломился. Он просто отжал это окошко рядом с входной дверью, окошко ванной, подтянулся и пролез. Когда Пучок пришел домой, Готти курил косяк, развалившись на диване, в комнате Мэйзи, и Пучок такой, как ты попал сюда, старик? Когда Готти рассказал ему, Пучок стал дуться, типа, охуеть, просто красава. Этот чувак ведет себя как взломщик и не выказывает никакого почтения моей хате – это как? сказал он мне, когда я зашел к нему позже. Это твой кореш, Снупз, помнишь, что я тебе говорил? Он как бы порочил Готти. После этого мы стали зависать у Капо, на востоке.

Март. Делать особо нечего, а диваны дико неудобные, чуваку даже не вытянуться, и мы все время просыпаемся от шума по утрам, когда Капо собирается в универ. Мне то и дело снится этот жуткий сон о том, как мы с братом мочим друг друга ножами, и, зуб даю, мне реально больно во сне, когда лезвие входит в меня, и я всегда просыпаюсь с колотящимся сердцем, словно только что творил реальную жесть, и чувствую себя разбитым. Готти говорит, скучища. Ага, говорю я. Пора возвращаться в ЮК, где вечно что-то происходит, и я могу чувствовать себя реальным и нормальным, и живым. Готти говорит, к Пучку я не пойду, ну нахуй – словно бы Пучок задел его за живое. Я только смеюсь. Я буду у Малого, говорит он. Порядок.

Как только мы выходим из метро на Килберн-парк, расходится слух, что пару часов назад кто-то застрелил Рико. У Готти звонит мобила. Йо, брат. Чивооо? Не заливай. Как так? Моя мобила тоже вибрирует. Дядя Т. Йо, это батя, как сам? Снупи, ты слыхал, энтого парнягу, который покоцал Злюку, с балкона, его насмерть застрелили, тока час назад?

Это первое, что Мэйзи говорит мне, едва войдя на хату к Пучку. Все только об этом говорят – слышал, слышал? Рико грохнули. Вах. Скажи, жесть? Рико ведь – был – одним из крутейших брателл в НАХе – так себя называет братва квартала Д. НАХ: Нам Адски Хорошо. Я видел, как они снимают клипы на районе или в сквере в Комплексе, напротив Блейк-корта: все разодеты в «Гуччи» и «Фенди», и «Луи В», сверкают «Ролексами» и «Картье», и грилзами с брюликами, и цепочками белого золота. Один раз они снимались прямо перед магазиком, и кто-то из братвы вешал понтовые цепи на шеи своим детям, которые были там с ними, среди всей этой тусы, с дико неловким видом, на заплетавшихся ножках. Эти видосы были охуительно отвязными, все кричали на камеру НАХ и ЮК и выбрасывали средний палец на одной руке, а другой рукой делали пистолет и соединяли их – короче, НАХ.

Я видел Рико с его братом, Командиром, на прошлой неделе, когда заходил к дяде Т стрельнуть пару косяков. Они были на балконе, и Командир сказал, здоров, Снупз, но Рико никогда мне ничего не говорил, птушта я для него всегда был никем. Не то чтобы у меня с кем-то из них были какие терки. Помню, он смеялся над чем-то с братвой на балконе, а потом смолк на секунду, увидев меня, и посмотрел так жестко. Это он избил Злюку после той тусы. Но теперь его не стало, и Злюка может появляться на районе, птушта после того случая он перестал заглядывать к дяде Т, такие дела…

Несколько дней после этого все говорят о том, как Рико замочили, когда он сидел в своем коне на Скрабс-лейн, рядом с Кенсал-грином. Стекло у него было опущено, и кто-то подъехал и вышиб ему мозги. Все в ЮК – все на Северо-Западе – говорят об этом, поскольку Рико был, в натуре, отшибленным брателлой, много кому внушавшим страх. Так что теперь все говорят, что будет война, типа, не может быть, чтобы ЮК не отомстил, замочив одного-двух чуваков. И мы понимаем, что Рико грохнул кто-то из Кенсал-грина или квартала Моцарта, птушта тамошняя братва давно в контрах с ЮК. Теперь жди серьезной стрельбы, говорит Мэйзи.