История гласит, что вражда между ЮК и Моцартом началась с того, что один брателла из ЮК вышел из магаза на районе, и какие-то цартские брателлы, проходившие мимо, спросили у него «Ризлы», а он им нихуя не дал, и они полоснули его, так что он истек кровью до прибытия «Скорой». Его все любили на районе, и началась затянувшаяся вражда между Южным Килли и Цартом, перешедшая на следующее поколение. Так ли было на самом деле, не знаю – никто точно не скажет. Любой чувак из этих двух районов может рассказать тебе свою версию того, с чего все началось, и с обеих сторон полегло уже немало людей, и не меньше выжили с огнестрельными и ножевыми ранениями, и кислотными ожогами, и немало родни было похищено – выше крыши набралось этой ебанины, подливающей масла в огонь. Безумия добавляет то, что большая часть всей этой братвы ходила в одни и те же школы и колледжи. Мэйзи ходил в школу с тем брателлой, с убийства которого все началось, и туда же ходили Дэниел Росс и Рико, и немало его старших одноклассников уже мертвы из-за этого дерьма. Полная шиза, ведь эти районы совсем рядом. От Малверн-роуд до Моцарта пять-десять минут пешком, однако для обеих сторон это запретные территории – все знают, какие дороги нельзя пересекать, где проходят невидимые границы, где надо смотреть в оба, потому что никогда не знаешь, когда тебя подловит кто-то с другой стороны. Самое меньшее, у тебя отожмут твои мульки и лавэ, намнут бока, а может, и разденут, засняв на мобилы, и разошлют повсюду такой видосик, и тогда тебе придется отомстить, если хочешь и дальше жить здесь, тебе придется сравнять счет, и конца-края этому не видно – вот так и живем, добавил дядя Т, рассказав мне, как замочили Рико. Но эта вражда не ограничивается двумя районами. ЮК дружит со Стоунбриджем в СЗ10, а Царт – с Кенсал-грином, так что бриджевская братва и братва из КГ тоже неровно дышат друг к другу, и все это на самом деле одна гигантская подстава, которой я стараюсь всеми силами избегать, птушта у меня есть друганы из КГ и ЮК, и из Царта, а я не хочу принимать чью-то сторону в этих терках, когда братва начинает доебываться, с какого ты района, какой почтовый код и прочее дерьмо, – я и так все время хожу и оглядываюсь, из-за всех этих движей, что я делаю с Готти.
Потом как-то раз на рассвете, в апреле, в Южный Килберн нагрянули пятьсот федов, в том числе шестьдесят пять спецназовцев с собаками, и давай вышибать двери таранами, а мы с Готти увидели это вечером, в шестичасовых новостях Би-би-си, на хате у Пучка – эй, зуб даю, это вышибли дверь моего кореша, ага, в натуре, я всегда окучивал его сестру, ёкарный бабай, это ж тот самый, как его, в браслетах, ага, – и диктор сказал, что арестованы семнадцать человек и ведется розыск еще как минимум четырех беглых преступников.
Вообще братва из НАХа загоняла стволы федам под прикрытием не один месяц, пока феды не решили, что нарыли достаточно, чтобы закопать братву, – такая была спецоперация. Короче, в Южном Килберне устроили облаву, полно чуваков загребли, а слинявших брателл показали через неделю в «Криминале». Я узнал пару лиц, которых когда-то видел на балконе Блейк-корта, когда они толкали дурь или просто курили косяки.
После этого на районе стало потише. Голов заметно поубавилось. В Комплексе стала чаще промышлять молодежь, птушта всегда кто-то будет толкать торчкам бадж и труд. Теперь, когда многим дедам дали птиц, появилось больше возможностей для молодчиков, жаждущих подняться из низов.
Через несколько недель после рейда мы с Мэйзи идем по Малверн-роуд от дяди Т, и мимо медленно проезжает мясной фургон с широко открытой дверью. Из него выглядывает высокий белый фед без фуражки, словно готовый выпрыгнуть, и смотрит на нас с такой мерзкой рожей и, когда мы смотрим на него, говорит, на что, блядь, уставились? У нас у каждого перо и дурь, так что мы отводим взгляд и шагаем дальше молча, нахуй этого фуфела, надеясь, что фургон не остановится. Когда мы приходим в Пил-комплекс, мы видим, как этот мясной фургон останавливается, оттуда выпрыгивают три феда, подбегают к этим типам, зависавшим на ступенях небольшого дома, сразу хватают за горло, бросают о стену и прессуют, прежде чем шмонать, и нам слышно, как чуваки задыхаются, и один хрипит, мне дышать нечем, дышать нечем, булькая горлом. И зуб даю, здоровый белый фед, который палил нас с Мэйзи, говорит, нам донесли, вы толкали дурь на районе, и я говорю Мэйзи, слышал, чувак сказал, толкали дурь, и Мэйзи всасывает воздух и говорит, идем в дом. А этим шкетам, зуб даю, лет по четырнадцать, от силы пятнадцать, то есть они еще школьники, даже если не ходят в школу, но здесь в порядке вещей, когда легавые стопорят тебя вот так, применяют силу, хватают за горло, стаскивают с тебя штаны с трусами в центре Комплекса или где угодно и осматривают твои причиндалы, как будто думают найти там нычку, но на самом деле они это делают просто чтобы унизить тебя, поскольку им вообще-то не положено вот так шмонать кого попало, но они понимают, что местная братва никогда не станет подавать жалобы.
Через пару дней два мясных фургона заезжают за квартал Пучка, оттуда высыпает куча окороков и срезает все кусты и цветы перед зданием. Они находят там ствол и немного хавки, но цветы с кустами никто не восстанавливает.
Потом я зависаю на хате у Пучка, и нам слышно, как на улице какой-то брателла говорит, я те, блядь, говорил, ты долбоебка, и плачет какая-то цыпа. Пучок открывает дверь, и мы видим, как молодой хрен бьет наотмашь девчонку. Она говорит сквозь слезы, зачем ты так? Он говорит, я тебе, блядь, говорил, и фигачит ее по лицу, так что она отлетает головой о бетонную стену, и тогда он такой, о черт, ты в порядке? Она ревет еще сильнее. Он говорит, заткнись, чувак, и снова бьет ее наотмашь по лицу. Пучок говорит, старик, не надо этих разборок у меня во дворе, чего тут устроил? Брателла говорит, не лезь, блядь, ко мне, старик. Пучок уставился на брателлу, и тот отвел взгляд, птушта у Пучка такая зверская рожа, что кажется, сейчас он уроет тебя, хотя, когда узнаешь его, понимаешь, что у него реально доброе сердце.
Несмотря на то что здесь кругом столько грязи, все, что на самом деле хочет Пучок, это кадрить девок, чеканить рэп, снимать клипы, перешивать шмотки и запускать свой вертолет на пульте управления. Пучок смотрит на брателлу, который прижимает девчонку к стене, всасывает воздух, бормочет, зачем вот так, словно сам себе, и говорит, уйди с моего двора, ганста. Этот тип берет девчонку за руку и уходит с ней в сторону Комплекса. Мы заходим обратно и садимся играть в «Соулкалибур».
Скажу честно, мне было жаль эту девчонку, но вот какое дело: если вмешаешься в чьи-то терки, как если бы мы наехали на этого хрена и отмудохали его, а девчонке сказали идти домой – забудь этого мудака, он чмошник и все такое, – это тут же породит очередной раздор. Чувак вернулся бы и попытался что-то доказать. А это не просто какой-то мелкий мудак – я видел его в Комплексе, как он толкал дурь торчкам, как они в любое время звонили ему на мобилу, и он встречался с ними в квартале Пучка, потому что здесь тебя не видит камера в центре Комплекса. Пучок мог бы приложить этого хрена, но что дальше? Он бы вернулся со всей своей братвой, а ведь он теперь знает, где живет Пучок, знает, где мы все тусуемся, так что… То есть я как будто осуждал эту девчонку, из-за которой начался этот срач на пороге у Пучка, что никому из нас не нравилось, но нам также не хотелось встревать в чужие разборки. Такое уже случалось: чувак уделывает малолеток, которые не могут справиться с ним один на один, но потом они возвращаются и обстреливают его хату, выпускают всю обойму во входную дверь или вообще наливают бензин в почтовый ящик и поджигают, пока ты спишь, или типа того. Такое случилось с одним брателлой по имени Джей-Ди, которого я знал. Он вскрыл лицо одному чуваку самурайским мечом, потому что чувак со своими корешами пытался вломиться на частную тусу, которую Джей-Ди устроил у себя на хате, – пара ребят и девчонок балдели и слушали музон, чисто для души. Джей-Ди решил показать, кто тут главный. Он открыл дверь, которую пытался высадить тот хрен, и рассек ему лицо самурайским мечом. Через несколько дней Джей-Ди вернулся домой после смены на складе ИКЕА и увидел, что дома больше нет – все сгорело. Просто черная пещера, вылизанная огнем, и кругом пожарные и полиция. Так что все серьезно, лучше не суйся. Если тебя не касается, не встревай, говорит Мэйзи, потому что понимает, чем это чревато.
Позже тем вечером мы все сидим в свободной комнате ближе ко входу, ничейной теперь, поскольку Жермен съехал после рейда. В комнате ничего, кроме свернутого ковра на полу, и все мы – я, Мэйзи, Слай, Типок, Кай и Пучок – лежим, облокотившись на него, курим косяки и несем пургу.
Пучок говорит, слушьте, а знаете, как ловят кошек в Гане? И давай смеяться, как он умеет, так что смех наполняет всю комнату и всех заражает, и ты сам начинаешь смеяться еще раньше, чем услышишь что-то смешное.
Кошки там, братушки, это просто бродячие кошки, их там тьма-тьмущая, говорит Пучок. Так что делает местная братва, ага, берет тухлую рыбу и такую здоровую трубу, ну, бытовую, типа, как для вытяжки, и кладет туда эту рыбу с одного конца, и ждет, пока бездомная кошка залезет за ней с другого конца. Братва уже корчится со смеху, богом клянусь, так Пучок рассказывать умеет. Как только кошка залезла, они – хоп – и ставят трубу на попа, и кошка летит на дно, и всё, сидит там с тухлой рыбой на земле и вылезти не может, птушта труба вся гладкая и кривая.
Слай смеется, затягиваясь амнезией, и заходится в кашле.
Старик, это еще не конец, говорит Пучок. Затем братва приносит клетку, и они опускают трубу, и ставят клетку к тому концу, где кошка, а кошке уже лишь бы выбраться, и она забегает в клетку – и хлоп – клетку закрывают. И тогда кошку готовят.
У меня болит бок, и я прижимаю ребра ладонью, чуя, как от смеха трещат кости.
Вот как они ее готовят, братушки, прямо в клетке. Вешают ее над котлом с кипящей водой, и кошка мечется, как полоумная, орет и мечется, пока жар ее изводит, и валится замертво, и тогда ее обдирают и тушат мясо. Богом клянусь, ты думаешь, это шутка, старик, говорит Пучок, натужно смеясь с остальными, так что слезы катятся из глаз.
И тут БАБАХ, перекрывая смех, аж комната вздрогнула, точно Бог отвесил оплеуху бетонному Комплексу, – и мы все понимаем, что это просто фейерверки, обычное дело в наших краях, братва любит пикироваться, но это точно не римская свеча. Раздается еще один выстрел, и мы все бросаемся к окну и раздвигаем занавески, но ничего такого не видим, только тихий вечер, опускающийся на район. Через несколько секунд все отходят от окна и снова рассаживаются, и Слай с Пучком начинают спорить, где лучше готовят рисовый плов – в Нигерии или Гане.
Подбираясь к тайне
У Мэйзи залетает девушка, так что, когда Готти говорит, идем, грабанем этого брателлу, когда он возьмет недельную выручку у букмекера в конце Килбернского большака, я ему, давай позовем Мэйза.
Мэйзи двадцать шесть, он на шесть лет старше меня и на три старше Готти, и он из всех никогда ничего не просил у меня, а сам такой отзывчивый – бешеное сердце, за друзей горой – и любит «Скиттлс». Особенно с тропическими фруктами. А зеленые всегда отдает мне, птушта знает, что зеленый мой любимый цвет. Иногда мы его зовем Пять-футов-пять, птушта он всегда чеканит такие строчки на спевках: «Этот пять-футов-пять может всем пизды дать / Жизнь твоя для меня не значит нихуя»; хотя на самом деле росту в нем пять футов и шесть дюймов – полицейские протоколы не дадут соврать. На одной руке у него наколка Крутого Мыша в трениках «Найк» и кроссовках «Хуарачи» – это я ему нарисовал.