Посмотри в мои глаза

22
18
20
22
24
26
28
30

– Помнишь тот день… последний. Я уезжала.

– Да, – подтверждает он, мрачнея.

– Как и обещала тебе, я тогда поехала, чтобы сказать ему, что больше не смогу навещать его одна. Что у меня появился парень, – всхлипываю, не в состоянии сдержаться. – Но, когда я зашла в палату, меня на пороге встретила его мама. Она… она оттеснила меня в коридор, сказала, что Рома спит и его нельзя беспокоить.

На мгновение закрываю глаза, воскрешая в памяти события того ужасного дня.

– Я объяснила ей, зачем приехала. Она сразу же начала плакать, сказала, что он не выдержит, если я его брошу, – смахиваю слезы, стараюсь, чтобы голос не дрожал, но выходит паршиво. – Ночью накануне моего приезда он пытался покончить жизнь самоубийством. Не хотел быть инвалидом. Потом, когда я увидела его… Я не смогла сказать, Кирилл. Просто не смогла. Он был на грани. Его мать была на грани. Когда он предложил… Когда он попросил… Тогда это казалось естественным, единственно верным – взять на себя ответственность за него…

– Почему ты не рассказала мне тогда? – обрывает мою истеричную тираду надломленный голос Кирилла.

– Потому что я знала, что ты сможешь переубедить меня, – не говорю, выдыхаю с очередным всхлипом. – Никто бы не смог, только ты.

– В ту последнюю ночь…

– Тогда я уже знала, что это конец, – подтверждаю я. – Я прощалась. Но была слишком… Мне было страшно. Я бы не смогла сказать тебе в лицо. Я так тебя любила.

– И поэтому ты решила уйти, как Примадонна! – цедит он, так резко вскакивая со стула, что тот с грохотом падает на пол. – Ты хоть представляешь, что пережил я, когда ты ушла? Ты убила меня своим поступком, Лера! И пока я утопал в пустоте, чувстве вины за несуществующие грехи, жалости, муках утраты и злости на весь мир, ты вышла замуж за мудака, который просто… просто… Твою мать!

Смотреть на Кирилла в этот момент мне физически больно. Больно не самой. Больно за него. В его голосе, в глазах, даже в движениях – разочарование.

– Я просто знала, что если увижу тебя… посмотрю в глаза… поговорю с тобой… не смогу… До последнего… – сиплю я, понимая, насколько нелогичным выглядит мой рассказ. И все же сдерживаться не могу, слова так и льются из меня нестройным потоком. – Я потом до последнего момента в загсе надеялась на чудо.

– Я видел тебя, – говорит он мрачно. – В свадебном платье. На крыльце дома.

– Что?

– Я убедил Панина дать мне адрес. И приехал. За тобой. – Он усмехается, но от его усмешки у меня по спине ползет холодок. – Если бы, сука, ты не появилась в белом платье на крыльце, я бы забрал тебя, чего бы мне это ни стоило.

Время всхлипов прошло. Теперь я начинаю откровенно плакать, потому что держаться больше нет ни сил, ни возможностей.

– Дядя ни-ни-когда н-не г-говорил мне…

– Он и не знал, наверное. – Он пожимает плечами. – Я просто вернулся в лагерь и никому ничего не сказал. Кате только, и то случайно. Пытался еще что-то делать, но через пару дней просто забил. Забрал документы и уехал. Находиться в «Синичке» после всего я не мог.

– Что делал потом?

– Уволился из банка и на два месяца ушел в море.