Крах Атласа

Когда они расходились на площадке, Тристан по-прежнему витал в облаках. Нико же принес Гидеона в комнату, где чуть подправил тяготение, чтобы смягчить посадку.

– Эй, мистер Сэндмен, – шепотом пропел Нико. – Пусть мне приснится он, самый тупой, кого я видел[25]…

Гидеон даже не пошевелился. Плотно же он вырубился. Тогда Нико тихонько посмеялся, подождал немного, слегка коснувшись большим пальцем лба Гидеона, и мысленно, беспечно произнес одно слово: «Precioso[26]».

Сам Нико спать не хотел, со всеми этими сменами часовых поясов, а потому решил пока не ложиться и со вздохом развернулся к двери, прикинул, какой у него есть выбор. Оставался один разговор, который больше нельзя было откладывать.

В раскрашенной комнате Нико застал Либби. Она сидела на диване, забившись в угол. Хмуро смотрела в пламя камина и, к удивлению Нико, сжимала в руках бокал вина.

– Пьешь?

Вообще, трезвенницей Либби никогда не была, просто алкоголь употребляла лишь за компанию. Из всех знакомых Нико в одиночку напивался только Каллум.

В ответ Либби обратила на него такой знакомый сердитый взгляд, что Нико чуть не запрыгал от облегчения.

– Недавно мне посоветовали расслабиться, – сухо проговорила она.

– А, да, точно. – Да ведь он сам же и советовал, еще неделю назад, перед отъездом. А забывчивость была Либби несвойственна: она, как слон, запоминала все, особенно личные обиды на Нико.

В тот раз он хотел раззадорить Либби, умасливал, пытаясь вновь зажечь ее, чтобы это пламя – хотя бы в теории, а так кто знает – создало новые миры и всякое такое прочее. Теперь творить с ней чары было странно, изменилась ее магическая подпись, как если бы Либби вдруг стала левшой или освоила парочку новых слов на иностранном языке… Объяснить было сложно. Еще это напоминало поцелуй старой любви, когда у тебя есть новая. Либби все отстранялась, резко обрывала Нико на полуслове, лишая равновесия их обоих, пока наконец он не позволил ей одной нести тяжелое бремя. Отказался делить поровну боль, дал прочувствовать ее в небольшой и безопасной дозе. Такая не убила бы. Вызвала бы онемение, как если бы Либби отсидела ногу или получила удар по бедру.

Позднее Нико поискал Либби в часовне. Ему словно суждено было сообщать ей дурные известия именно там.

– Прости, – сказал он, ожидая обычного сердитого взгляда («Варона, ты долбоеб, мог ведь и убить меня»), однако между ними все разладилось, стало странным. Он думал, что хуже всего это сказалось на магии, хотя, может, и нет.

– Идиотизм. – Ее взгляд блуждал по залу, по пустым скамьям, а сама она сидела в сиянии витражного триптиха.

– Да, верно. – Он не придумал, как успокоить ее. – Ты знаешь, что нам это под силу. И я знаю, что ты хочешь это сделать. Не понимаю я только, почему ты по-прежнему сдерживаешь нас.

– Я же говорила, Варона, последствия…

– Хватит прятаться под метлой, Роудс, – отрезал он, понимая, что кипятится из-за пустяка. – Нельзя вечно торчать в этом доме просто из страха, что твой выбор обрушит мир…

– По-твоему, меня тревожит собственная серость? – проговорила Либби, пугающе неподвижная, омытая сиянием факела знаний. – Ты хотел, чтобы я горела, Варона, и я подожгла себя. Не смей говорить о моем выборе. – И свет этого пламени подсвечивал ее челюсть. И тонкую складку между бровей. – И если я снова подпалю себя, то не ради того, чтобы что-то тебе доказать.

В ее голосе звучала обида, сильнее обычного. Серьезное обвинение. Либби словно указывала Нико на ошибку, мол, я изменилась, а ты остался прежним, болваном, и теперь будешь впустую отнимать мое время: я переросла тебя, а ты, дурак, не видишь этого и пытаешься ужаться до моих прежних размеров.

Он правда ходил на цыпочках, был учтив, внимателен. Видимо, для Либби это ничего не значило, так что ладно. Быть по сему, подумал Нико.