Шикша

Примерно часа через два лес опять сменился на берёзы и ольховник. Промеж них встречались облезлые лиственницы и худосочные ёлки. Мох здесь был ярко-зелёный, пушистый.

— Держись сзади! — отрывисто велел Митька, — уже подходим к пятьдесят восьмому.

Я пристроилась поближе и закрутила головой по сторонам, да так, что споткнулась об камень и чуть не навернулась. Хорошо, что Митька за шиворот поймал и придержал.

— Под ноги смотри, горе! — рыкнул он и я крутить головой перестала. А то действительно шею ещё сверну. Вон есть Митька, пускай сам смотрит.

Пятьдесят восьмой участок представлял собой довольно-таки большую территорию, кое-где густо поросшую березами и с выходами скальных пород слева. Неподалёку был ручей, так что с водой проблем не было. Так как участок этот был ключевым для исследований и здесь ежегодно проводили всякие изыскания, то прямо перед нами стоял небольшой стационарный балок, состоящий из одной комнаты и небольшой пристройки, где держали оборудование (от дождя и непогоды) и образцы с породами.

Участок этот был заброшен, так как программа исследований по какой-то причине была лет на восемь свёрнута, и это просто сейчас Бармалей захотел возобновить работы. Поэтому и отправил сюда группу специалистов в разведку. Из-за того, что балок долгое время не использовался, он пришел в негодность. Очевидно, когда я была здесь с погибшими коллегами, мы пытались как-то облагородить его. На ступеньке, которая вела к двери были свежеструганные доски, рядом с балком, под деревом, крепко сбиты несколько лавочек, стол и сделан небольшой навес.

Трупы забрали ещё тогда, вещи их, очевидно, тоже. Мы с Митькой прошлись по периметру участка, но ничего особо непонятного не было. В балке я нашла женскую кофту. Самую простую, синюю, трикотажную. Судя по размеру, это могла быть моя кофта. Забирать я её не стала, пусть лежит. Вдруг не моя.

Следов пребывания Аннушки или кого бы то ни было мы не заметили.

— Я предлагаю переночевать в балке, — сказал Митька и вошел внутрь.

— Мить, вдруг это опасно! — воскликнула я, — у нас же есть палатка. Может, лучше её поставить где-то подальше, в стороне? Ну, подстраховаться чтобы…

— И что это нам даст? — спросил Митька и вышел из балка уже без рюкзака. — Ты не помнишь, здесь ведро у них где-то было? Схожу воды принесу. Хотя, что я спрашиваю, ты же не помнишь.

— Ми-и-ить, — жалобно сказала я, пропустив про ведро мимо ушей, — это же рискованно!

— Рискованно, Зоя, было припереться сюда. Вдвоём, — ответил Митька и залез в пристройку. Оттуда сразу же послышался грохот, стук, какое-то позвякивание и возмущённый матерок Митьки.

Через пару минут Митька вылез оттуда, один рукав его был в пыли, зато в руке он держал два ведра.

— Гляди-ка! Нашлись! — улыбнулся Митька, — правда грязные, породу в них таскали что ли? Но ничего, сейчас обмою и сойдёт. А ты пока глянь, может продукты какие остались.

Я кивнула и вошла внутрь.

Единственная комната представляла собой вытянутое помещение, в котором с двух сторон были трёхэтажные нары, между ними — небольшой столик (под окошком, зарешеченным, между прочим), на котором обнаружились семь тарелок, ложки в жестяной банке из-под томатной пасты и две металлических кружки, в противоположном от окна крае (рядом с дверью была небольшая печка-буржуйка, вся ржавая и засыпанная сероватым пеплом, рядом с нею, прислонённые к стене стояли чьи-то старые резиновые сапоги.

По стенам были вбиты большие гвозди, которые служили здесь вместо вешалок, натянутая верёвка над печкой (очевидно, на ней сушили мокрые вещи), два чурбачка (вместо стульев), и небольшая полка, на которой стояла стеклянная банка с закаменевшей солью, надорванный пакетик с лавровым листом и чёрным перцем и пустой стакан из-под сахара.

Ну и где здесь могли бы быть продукты?

Я пожала плечами.