— Да ты пил эту дрянь, что ли? — подозрительно присмотрелась она. — Совсем дурак?
— Слегка нетрезв, — признал я, — старушками галлюцинирую. А кота куда дели?
— Шляется тут где-то, — отмахнулась Архелия, — зачем тебе пистолет, малахольный?
— Не знаю, — признался я, — но в прошлый раз помогло. А вы разве не только в кресле появляться можете?
— Сегодня особый день, сегодня многое можно. И не только мне, учти!
— Ничего, у меня пистолет теперь есть. А если Лайсу и уволят — ничего страшного, найдет себе нормальную работу. Что за занятие для красивой девушки — полицейский капитан? В «Макаре» вон директорское место освободилось.
— Здорово ты оглупел… — скривилась бабуля. — Не пей больше. Они на мертвой воде это пойло ставят, сахаром да гвоздикой запах отбивают. У непривычного человека башка дуреет, видится всякое.
— Вроде вас, Архелия Тиуновна?
— Мертвое к мертвому, — непонятно ответила она. — Жаль, что Сумерла, заложное дитя, этого не понимает.
— А что Сумерла? — заинтересовался я.
— Ну, разбудит она балия своего… Легче кому-то станет?
— Не станет?
— Это такое лекарство, что пуще болезни. «Старые хозяева» — балий, рыбак, хшайта… Не надо бы их беспокоить. Боком выйдет. Но кто меня, дохлую, послушает? Ладно, иди, куда собирался. Но помни — не все, что ты видишь, таково, каким кажется.
— Мне ли не знать! — вздохнул я и потянулся разбудить Лайсу.
— Иди, за внучкой я присмотрю.
И я как-то сразу поверил — присмотрит.
Забавненько.
Стоило мне встать, как я понял, что с глинтвейном действительно что-то не то. Я не был пьян ни чуточки. Не качался, прекрасно себя чувствовал, но нарастало ощущение, что я не то во сне, не то в игре. Все вокруг казалось странным, хотя я не мог ткнуть пальцем и сказать: «Вот оно!». Группа на сцене заиграла медленное вступление, празднующие разбились на пары и закружились в танце. Клюся шагнула вперед, схватила микрофон за стойку так, как будто хотела его задушить, и, уставившись, казалось, прямо мне в глаза, запела: