Мертвая женщина играет на скрипке

— А вы, значит, хотите весь мир оплести?

— Уже. Уже оплели, Антоха. Просто он это еще не заметил. Что ты там видишь?

Я перевел взгляд и увидел на кирпичной оштукатуренной поверхности захватившее часть стены и заложенный кирпичом проем детальное художественное граффити — большой женский глаз. Вырисована каждая ресничка и прожилка радужки.

— Пырится кто-то.

— Это не кто-то. Это мы.

Глаз закрылся и открылся, подмигнув. Надеюсь, это действие глинтвейна. Мне только гиф-анимации в граффити-глюках не хватало.

— Звучит пугающе, — сказал я, хотя страшно мне не стало. Мне вообще все было пофиг.

— Да черта с два. Думаешь, почему большой войны до сих пор нет? А, военкор, скажи?

— Хер ее знает, — признался я. — Который год ждем, что ракеты полетят, а они все никак.

— А они не могут, — хлопнул меня по плечу Петрович. — Мы не даем.

Я снова вспомнил, как смотрел однажды в камеру висящему передо мной ударному коптеру, и ждал, что решит электронный мозг. Мне не понравилось это ощущение. И сейчас не нравится. Я так и сказал.

— Не нравится мне это, Петрович.

— А мир, Антоха, вообще не для твоего удовольствия существует. И не для моего. Мы делаем то, что должно, а происходит все время какая-то херня. Это и называется жизнью. Иди жену ищи, пока тебя окончательно не накрыло.

— А ты чего делать будешь?

— Исправлять местную экологию. Сделаю Жижецк менее жидким, прости за косой каламбур.

Он развернулся к пультам управления насосами, а я подумал, что могу сейчас дать ему по башке, и тогда ничего из задуманного не случится. Но хочу ли я этого? Нет. Я ничего сейчас не хочу. Только найти Марту, забрать дочь и свалить отсюда ко всем чертям. И еще выпить.

Я отхлебнул из горла и вышел наружу. От железных ржавых дверей насосной станции уходила в болото дорожка, по ней я и пошел. Кажется, где-то тут мы уже проходили с Лайсой, но сейчас я ничего не узнавал в отдающем безумием пейзаже, туманном и темно-багровом под инфернальной размером с полнеба луной. Поэтому я просто шел и шел, отхлебывал коньяка и шел дальше, пока не увидел впереди островок огней и не услышал звуки музыки. Я был уже прилично набрамшись, но звонкая пустота в голове не пропускала туда опьянение, от которого образовалась только некоторая гибкость в конечностях и неустойчивость горизонталей и вертикалей пейзажа. Вокруг покосившимися рядами торчали из земли могильные плиты, но мне было плевать, я шел на свет и звук, с бутылкой в одной руке и пистолетом в другой.

Мне казалось, что огни совсем близко, но я шел, шел и шел… Или мне так казалось. Коньяк в бутылке тоже не кончался, поэтому, может быть, я впадал в безвременье-беспространство этого трипа. А потом впереди замаячил знакомый силуэт с красным зонтом. На этот раз он двигался мне навстречу, и когда приблизился, мне показалось, что через глаза просвечивает краснота зонта, и они как будто сияют багровым огнем. Но потом свет лег по-другому, и эффект пропал. Волосы растрепаны, платье до колена, легкий платок повязан на шее.

— Ты опять с пистолетом? — спросила меня Анюта. — Я была права, ты все-таки злой.

— Я… — я не знал, что сказать. Но быстро и стыдливо убрал пистолет под куртку.