На ланч Скотт съедает тарелку овсянки. Он все еще во взятом напрокат черном костюме, узел его галстука по-прежнему скособочен. Скотту почему-то кажется, что, переодевшись сразу же после возвращения с похорон, он проявит неуважение к погребенной. О смерти нельзя забывать так легко и быстро. Поэтому он садится за стол и поглощает кашу, одетый как владелец бюро ритуальных услуг.
Он стоит у раковины, моет тарелку и ложку, когда входная дверь в апартаменты с шумом открывается. Скотт знает, что это Лейла — о том говорит стук каблуков и запах дорогих духов.
— Вы одеты? — громко спрашивает она, подходя к двери кухни.
Скотт ставит тарелку в сушилку.
— Да, все в порядке, — отвечает он. — Знаете, я все время думаю, зачем вы держите здесь столько посуды и других вещей. Ковбои путешествовали по стране, имея при себе всего одну тарелку, ложку и вилку.
— Вы хотите сказать, что вы ковбой?
Скотт возвращается в гостиную и садится на диван. Лейла приподнимает покрывало с крышки бара и наливает себе что-то в стакан.
— Вы что, стараетесь держать спиртное в тепле, или…
— Я алкоголик, — говорит Скотт. — Во всяком случае, мне так кажется.
Лейла отхлебывает глоток напитка.
— Вот как. Вам так кажется.
— Думаю, что не ошибаюсь. Во всяком случае, если я начинаю пить, то остановиться уже не могу.
— Мой отец — самый богатый алкоголик на планете. Журнал «Форбс» как-то опубликовал статью про то, что он, должно быть, за год выпивает элитного спиртного на триста тысяч долларов.
— Это достойно того, чтобы отметить на надгробной плите.
Лейла улыбается и, сбросив туфли, садится на диван, поджав одну ногу под себя.
— Вы надели костюм Сержа, — говорит она.
— Извините.
Скотт инстинктивно хватается за галстук.
— Ничего страшного. Он сейчас, кажется, в Румынии — в поисках своего следующего эпического траха.
Скотт смотрит на ее стакан. Лейла пьет шотландский виски. По окну стекают струи дождя.