Анекдот о носовом платке, оброненном Елизаветой, имеет подозрительное сходство с историей английской королевы Анны Болейн и её предполагаемого любовника на турнире в Гринвиче. Перес, во время своего визита в Англию в качестве изгнанника в царствование королевы Елизаветы Тюдор, возможно, слышал этот анекдот о дворе Генриха VIII, и впоследствии использовал его против своего смертельного врага. Существует ещё одно примечательное несоответствие: маркиз де Поза не только не был убит, как утверждает Перес, но и присутствовал среди других знатных вельмож на похоронах Елизаветы. Наконец, королева перед своей кончиной родила дочь, а не сына, как утверждает Перес. Тем не менее, романтическая история «любви» между Елизаветой и её пасынком, тоже сочинённая бывшим королевским секретарём, распространилась по всей Европе и стала образцом для последующих историков и писателей-романтиков. Однако нет ни малейшего веского доказательства, подтверждающего такие обвинения. Даже если дон Карлос питал к своей прекрасной мачехе любовные чувства и не скрывал этого, то Елизавета всегда вела себя с исключительной осмотрительностью и достоинством, а своей жалостью к инфанту никогда не оскорбляла своего мужа. Привязанность Филиппа II к своей супруге была глубокой, он всегда относился к ней с почтением и снисходительностью и до последнего часа своей жизни не переставал оплакивать потерю Елизаветы. На протяжении всего своего долгого правления он в годовщину её смерти простирался ниц вместе с монахами Эскориала, присоединяясь к их молитвам за упокой души своей самой любимой жены. Елизавета, со своей стороны, никогда не уставала выражать счастье и удовлетворённость, которые она испытывала от своего брака с католическим королём. Пристально наблюдавший за ней французский посол, конечно же, не преминул бы сообщить Екатерине Медичи о таком важном событии, как холодность или отчуждение между королевской парой, в то время как он тщательно отмечал почти каждое изменение в одежде или занятиях королевы. Да и как могла Елизавета променять преданного ей мужа, который, будучи тогда в расцвете сил, обладал царственной осанкой и превосходными интеллектуальными способностями, на грубого дона Карлоса с его уродливой внешностью, подверженного приступам наследственного безумия?
Елизавета умерла в возрасте всего двадцати трёх лет, вероятно, от заражения крови в Аранхуэсе, их с Филиппом «приюте любви». Тело королевы перевезли в Мадрид и забальзамировали после полудня в день её смерти, в воскресенье, 3 октября 1568 года. Затем её останки поместили в гроб, обитый чёрным бархатом и богато украшенный эмблемами королевского ранга. Во второй половине дня комната заполнилась придворными с вуалями и в длинных траурных одеждах, которые были настоящими скорбящими, а не актёрами, как обычно.
– Ибо, – говорит Брантом, – никогда ещё ни один народ не проявлял такого горя. Воздух был наполнен стенаниями и страстными проявлениями скорби, потому что все её подданные относились к королеве скорее с чувством идолопоклонства, чем с благоговением.
Прибыли все кавалеры и дамы покойной Елизаветы, духовенство и горожане Мадрида, иностранные послы, городские магистраты и военный губернатор. С наступлением темноты траурная процессия прошла по длинным галереям Мадридского дворца, ведущим из покоев покойной королевы в королевскую часовню, которая была освещена бесчисленными свечами из белого воска. Перед главным алтарём возвышался великолепный катафалк, по четырём углам которого были развешаны гербы и геральдические знаки Валуа и Габсбургов. Снаружи был слышен грохот пушек и звон колоколов. Тело королевы несли четыре гранда Испании, кортежу предшествовал дон Хуан Манрике. Герцогиня Альба шла за гробом, одетая в траурные одежды. Затем следовала вереница знатных дам и кавалеров. Портал часовни был распахнут, папский нунций и кардинал Эспиноса подошли, сопровождаемые мадридским духовенством, чтобы принять тело. Когда процессия приблизилась к хору, торжественные ноты реквиема потонули в речах скорбящих. Гроб был поставлен на катафалк и накрыт великолепным покрывалом из золотой парчи. Затем началась служба за упокой усопших, ни один звук не прерывал песнопений священников, за исключением приглушенных рыданий женщин из окружения Елизаветы, и нестройного ропота людей, собравшихся на каждой улице и площади, ведущих к дворцу. Когда служба завершилась, нунций произнёс благословение. Затем все присутствующие покинули часовню, за исключением тех, кому было поручено нести бдение у тела. Герцогиня Альба сидела в кресле у изголовья гроба, закутанная в вуаль, у подножия носилок стоял дон Хуан Манрике со своим служебным жезлом. На гробе покоились королевская корона, мантия и скипетр, а также небольшой сосуд со святой водой. Другие домочадцы Елизаветы преклонили колени вокруг помоста: солдаты королевской личной охраны, стоя с поднятыми руками и факелами в руках, также несли охрану внутри часовни, которая оставалась освещённой множеством свечей. Глубокой ночью Филипп II вошёл в часовню в сопровождении дона Хуана Австрийского, Руя Гомеса и дона Эрнандо де Толедо. Он медленно и печально подошёл к носилкам, затем опустился на колени у изголовья гроба и долго оставался погружённым в молитву, в то время как трое мужчин неподвижно стояли позади своего господина. Наконец, король встал и, взяв метёлку, окропил гроб святой водой, а затем молча вышел из часовни. Вместе с Елизаветой Валуа закончилась самая счастливая и блистательная часть его жизни. Покинув часовню, он в сопровождении вышеупомянутых кавалеров удалился в монастырь Сан-Иеронимо в таком глубоком горе и подавленном настроении, что никто не осмеливался обратиться к нему.
На следующее утро, 4 октября, к середине дня весь цвет Испании собрался в дворцовой часовне, чтобы сопроводить похоронный кортеж королевы в монастырь Декальсас Реалес. Когда тело Елизаветы вынесли из часовни, дворец огласился страшным криком герцогини Альбы. Гроб был поднят и пронесён по улицам четырьмя дворянами. Углы завесы поддерживали герцоги Аркос, де Нахара, де Медина, де Риосеко и де Осуна. Рядом с гробом шли маркизы де Агилар и де Поса и граф Альба де Листа, сын бывшего дворецкого Елизаветы. Улицы были увешаны чёрными драпировками и флагами, а зрители, толпившиеся по пути следования процессии, проливали обильные слезы, оплакивая судьбу своей молодой государыни. У портала церкви монахинь-клариссинок стояли папский нунций Кастанео, Эспиноза и епископ Куэнсы, которые были выбраны для совершения погребальных обрядов, а также архиепископ Сантьяго, главный податель милостыни в Испании. За этой группой прелатов стояли настоятельница монастыря донна Инес Борджиа и монахини. По окончании мессы тело было помещено в нишу рядом с главным алтарём. Затем должна была быть проведена важная церемония погребения испанских монархов – опознание королевского трупа лицами, назначенными королём. Крышку гроба подняли главная камеристка Елизаветы герцогиня Альба и дворецкий дон Хуан Манрике. Вокруг в качестве свидетелей стояли следующие выдающиеся личности: нунций Кастанео, кардинал де Эспиноза, французский посол Фуркево, португальский посол дон Франсиско Перейра, герцоги де Осуна, Аркос и Медина, маркиз де Агилар, графы Альба де Листа и де Чинчон, дон Энрикес де Рибера, дон Антонио де ла Куэва, дон Луис Кексада и эрцгерцоги Рудольф и Матиас. Когда погребальный покров сняли, все увидели тело покойной королевы и младенца. Черты лица Елизаветы оставались прекрасными и безмятежными и после смерти, так что зрителям казалось, что она мирно спит. Затем герцогиня Альба насыпала в гроб мелко измельчённый бальзам и духи, приготовленные специально для этого случая: она также разбросала пучки тимьяна и душистых цветов. Затем гроб был закрыт и запечатан королевской печатью. Заместитель государственного секретаря составил на месте устный отчёт, который подписали все знатные особы, специально назначенные королем Филиппом. Духовник монастыря, брат Франсиско де Вилья Франка, генеральный викарий Мадрида, и его коллега, брат Диего де Бибар получили от епископа Куэнсы торжественное поручение хранить королевские останки до тех пор, пока королю не будет угодно перенести их в другое место, и церемония погребения на этот день завершилась.
В течение девяти последующих дней во всех церквях Мадрида служили панихиду по усопшей. Утром и вечером придворные посещали службу в часовне Дескальсас Реалес, на которой всегда присутствовала Хуана Австрийская. Филипп II прослушал богослужения дважды в часовне монастыря Сан-Иеронимо. Все эти девять дней король провёл в уединении, ни с кем не разговаривая и редко покидая своё место над высоким алтарём в часовне, где он пребывал в молитве и размышлениях. Вся государственная деятельность была приостановлена, поскольку Филипп отказался общаться со своими министрами или подписывать какие-либо указы. Общение с внешним миром осуществлялось принцем Эболи под его личную ответственность, который действовал от имени своего господина. Всеобщий траур по умершей королеве был объявлен по всему королевству. Лицам любого сословия запрещалось носить цветную одежду под страхом штрафа в двадцать пять дукатов для богатых и тюремного заключения на определённое количество дней для бедных. Этот указ, дань памяти кроткой Елизавете, был неукоснительно исполнен.
Несколькими неделями позже был издан ещё один закон, касающийся траура по королеве, в соответствии с которым шёлк был запрещён для облачений, которые могли быть сшиты только из чёрной саржи. 18 октября в церкви Богоматери Аточской была отслужена торжественная месса за упокой души покойной королевы в присутствии Филиппа II. По свидетельствам очевидцев, церемония была впечатляющей и великолепной и проводилась при свете факелов. Епископ Куэнсы произнёс надгробную речь, встреченную всеобщими восторженными аплодисментами, и был вознаграждён королём. Подобные речи также были произнесены в Толедо, Сантьяго, Сеговии и во всех соборах Испании. Во Франции Елизавете тоже были оказаны многочисленные посмертные почести. Вся нация с искренним прискорбием оплакивала её смерть.
– Увы! – восклицает Брантом, – Эта милостивая принцесса скончалась в прекрасном апреле своего возраста. Увы! Это блистательное солнце преждевременно померкло, вместо того чтобы дольше освещать мир яркими и радостными лучами!
Известие о кончине Елизаветы было доставлено во Францию курьером, отправленным Фуркево вечером 3 октября. Посол адресовал письмо кардиналам де Бурбону и де Лотарингии, приложив другие для Карла IХ и Екатерины, которые он попросил прелатов вручить после того, как они осторожно сообщат печальную новость королеве-матери. В пакете также содержалось еще одно послание, написанное Филиппом II дону Франсиско де Алаве. Как только эти послания достигли французских прелатов, они отправились в резиденцию посла и сообщили о кончине королевы Испании, более того, они просили дона Франсиско провести службу в память о Елизавете и сообщить об этом их величествам, так как сами это сделать кардиналы не решились. Однако Алава отрезал:
– Я не могу взяться за дело, которое, вероятно, впоследствии сделает моё присутствие ненавистным их величествам.
Таким образом, оба кардинала утром были вынуждены просить аудиенции в Лувре и сообщить о случившемся горе, а заодно передать депешу посла Карлу IХ. Король немедленно отправился к матери, дабы самому уведомить её, не дожидаясь, пока она услышит это от придворных – новости при дворе распространялись очень быстро. Те, кто видел потрясение Екатерины Медичи, нашли это зрелище душераздирающим. Лицо её застыло, словно маска, не вымолвив ни слова, она оставила своих советников и помощников и уединилась в собственной часовне. Парадоксально, но они с Елизаветой стали наиболее близки лишь после отъезда последней в Испанию. Посредством переписки с дочерью флорентийка делилась с ней своими радостями и горестями. К всеобщему удивлению, спустя несколько часов, королева-мать снова появилась перед советом, спокойная и сдержанная, заявив, что, несмотря на жестокую потерю, готова заниматься священным делом подготовки войны против гугенотов. Далее она ещё сильнее поразила совет, объявив: если враг сочтёт, что смерть Елизаветы ослабит связи между Францией и Испанией, то будет горько разочарован. Закончила же она такими словами:
– Король Филипп, конечно же, снова женится. У меня лишь одно желание – чтобы моя дочь Маргарита заняла место сестры.
Екатерина подавила отчаяние из-за смерти Елизаветы, ибо долг перед умершим мужем, детьми и Францией всегда ставила превыше собственных чувств. В то же время, парламент Парижа, университет, придворные и духовенство Франции собрались, чтобы почтить принцессу, чья общественная и частная жизнь была безупречна.
10 ноября 1568 года Филипп II принял Линьероля, посла, первоначально отправленного Екатериной выразить соболезнования королю в связи с кончиной его сына, но прибывшего вовремя, чтобы стать свидетелем кончины королевы. Посол вручил королю письмо, адресованное Екатериной его покойной супруге. Филипп взял письмо, проявляя видимое волнение. Впоследствии он приказал перевести его копию на испанский язык и поместить в архив своего королевства, где оно хранится и по сей день. Оригинал письма он вернул королеве-матери через её посла.
Однако именно кардиналу де Гизу, посетившему Мадрид в декабре следующего года, Филипп II выразил своё горе, терзавшее его в связи с потерей супруги. В ответ на красноречивую и проникновенную речь, обращенную к нему прелатом, король заметил:
– Моя потеря действительно невосполнима. Единственное, что утешает меня, это добродетельная и образцовая жизнь Её Величества, которая, как я верю, обеспечила ей вечное блаженство.
– Я так глубоко почитал её, – добавил король, – что, если бы я мог выбрать другую жену, для меня было бы верхом счастья найти подобную ей.
Когда было вскрыто завещание Елизаветы, оказалось, что своим основным наследником она назначила мужа, не считая пожертвований некоторым монастырям. Испанцы долгое время благоговейно хранили память о прекрасной молодой королеве, при жизни верной жене, преданной матери и любящей дочери.
Прошло два года с тех пор, как в Мадриде состоялось торжественное отпевание Елизаветы де Валуа. Филипп II не пожелал во второй раз заполучить «мадам Гадюку» в качестве тёщи, однако отсутствие наследника мужского пола подтолкнуло его к повторной женитьбе на своей родной племяннице, эрцгерцогине Анне Австрийской, со временем подарившей ему сына, будущего короля Филиппа III. Характер короля кардинально изменился, стал более замкнутым и меланхоличным. Всю оставшуюся жизнь он носил строгий траур и признавался своему близкому окружению, что только дети Елизаветы удерживают его в этой жизни. О покойной матери инфантам часто рассказывала Клод де Винё, которая осталась в Испании, что бы служить дочерям своей любимой госпожи. Младшая, Каталина Микаэла, в восемнадцать лет вышла замуж за Карла Эммануила, герцога Савойского, и уехала в Италию. А старшая, Изабелла Клара Евгения, не покидала отца до самой его смерти: приводила в порядок его бумаги, читала вслух наиболее важные послания и переводила на испанский язык донесения из Италии. Последние три года жизни Филиппа она ухаживала за своим тяжело больным отцом, который страдал приступами лихорадки и подагрой. А перед смертью король подарил инфанте перстень её матери, с которым никогда не расставался.
Руй Гомес уже тоже был не тот весёлый и блистательный кавалер, как раньше, и постепенно угасал под разрушительным действием болезни, которая в недалёком будущем свела его в могилу. Оставшись вдовой, экстравагантная принцесса Эболи начала плести придворные интриги против Филиппа II, дабы возвести на испанский престол его брата дона Хуана Австрийского. С этой целью она объединила свои усилия со своим любовником Антонио Пересом. Однако заговор был раскрыт: Анну до конца жизни заточили в собственном дворце в Пастране, а бывший королевский секретарь, которому удалось бежать из тюрьмы, умер на чужбине.
ebooksa