Лучшая принцесса своего времени

На самом деле дон Карлос был не так уж безумен. Однажды он попросил предоставить ему копии законов и статутов королевства, и эта его просьба была удовлетворена, поскольку после заключения в тюрьму он в периоды относительного спокойствия углублялся в изучение этих законов, возможно, с целью защиты от своих обвинителей. Каждое высказанное им желание, если оно было не во вред, исполнялось, в то время как тюремщикам приходилось терпеть его самые безумные капризы. Это снисхождение было доведено до такой степени, что многие, памятуя о неумолимом нраве короля, с тех пор приписывали ему дьявольское намерение побудить несчастного узника, выполняя его самые безрассудные просьбы, самому разрушить его жизнь.

В апреле Филипп II покинул Мадрид, чтобы провести свой обычный период уединения в конце Великого поста в Эскориале. Елизавета же осталась в Мадриде под одной крышей с доном Карлосом, в то время как её золовка жила почти в полном уединении в своём монастыре Дескальсас Реалес. Большую часть времени королева проводила с маленькими инфантами, которые были её единственным утешением во время отсутствия короля. Настроение Елизаветы было подавленным и французский посол утверждает, что иногда она проводила целый день в слезах, не имея никаких достаточных причин для печали. Она также страдала от частых обмороков, к тому же, время от времени, возвращалось частичное онемение её тела. В пасхальное воскресенье Елизавета присутствовала на торжественной мессе в церкви Нуэстра-Сеньора-де-Аточа в сопровождении герцогини Альбы и Анны Фазардо. Что касается дона Карлоса, то после отъезда отца он вдруг стал необычно мягким и послушным, и со вниманием прислушивался к увещеваниям своего духовника, отца Диего де Чавеса. Во время Страстной седмицы инфант смирял себя воздержанием и молитвой, и после исповеди он не менее четырёх раз получал отпущение грехов от священника. Затем он искренне попросил разрешить ему причаститься Святой Евхаристии. В Эскориал был отправлен курьер, чтобы сообщить об этом его желании королю. Филипп II рекомендовал повременить и проявить осторожность «по многим причинам», прежде чем допустить своего сына к причащению. Когда этот ответ был доведён до сведения инфанта, он начал горько плакать и «скорбеть со многими причитаниями». Отец Диего, сочувствуя дону Карлосу, сказал, что он не может принять причастие, потому что во временной часовне, оборудованной для него, не было необходимых украшений, сосудов и священнических одеяний.

– Не обращайте внимания на такие пустяки, – ответил дон Карлос. – Будет достаточно, если Вы будете обращаться со мной как с любым частным лицом, которому Вы могли бы быть призваны служить!

В конце концов, было решено удовлетворить искреннее желание, выраженное кающимся грешником. В комнате, примыкающей к покоям инфанта, был установлен временный алтарь. Во вторник, на пасхальной неделе, брат Диего отслужил великую мессу в присутствии дона Карлоса, Руя Гомеса, дона Хуана Борджиа и дона Гонсалеса Чакона. Получив согласие принца Эболи, отец Диего попросил инфанта преклонить колени перед алтарём, который был установлен в соседних покоях, и там принять священную облатку.

– Нет, падре, – возразил дон Карлос, – я не покину эту комнату без особого разрешения короля, моего отца.

После чего добавил, что ему могут подать воду через открытую деревянную решётку. Таким образом, инфант остался стоять на коленях в своей собственной комнате.

– Во время этой службы, – утверждает Фуркево, – принц был кроток и правдив.

Все, кто желал свободы инфанта, из этого сделали вывод, что дон Карлос вовсе не был так безумен, как это утверждал Филипп II и его приближённые, поэтому надеялись на смягчение условий его заключения.

Король вернулся в Мадрид 27 апреля. Он пробыл в столице десять дней, в течение которых провёл несколько важных заседаний государственного совета, касающихся его сына, событий в Нидерландах и отношений с Англией. Филипп был настолько возмущён тайной помощью, оказываемой королевой Елизаветой Тюдор его подданным в Нидерландах, что решил отозвать своего посла из Лондона. Он также выразил своё королевское соизволение, чтобы инфанту Изабеллу отлучили от груди и сформировали её двор. Настроение Елизаветы поднялось после возвращения мужа в Мадрид. Хотя строгий этикет испанского двора не допускал фамильярности с дамами из её окружения, королева, страдавшая от одиночества, сделала исключение в пользу донны Анны Фазардо и донны Эльвиры де Каррильо, гувернантки инфант. Что касается герцогини Альбы, её главной камеристки, то Елизавета, похоже, так и не сблизилась с ней.

Филипп II покинул Мадрид примерно 7 мая следующего месяца и направился в Аранхуэс, проведя по дороге четыре дня в Эскориале. 18-го к нему присоединилась королева, чей отъезд из Мадрида был отложен из-за недомогания инфанты Изабеллы. Две маленькие принцессы были оставлены в Мадридском дворце, к великому огорчению их матери, поскольку врачи заявили, что из-за слабого здоровья инфанты путешествие для неё будет вредным из-за сильной жары. Однако король настоял на приезде супруги. В Аранхуэсе произошли большие перемены, которые он хотел показать Елизавете.

– Королева прислала мне письмо, – докладывал Фуркево, – чтобы я переслал его королеве, её матери, и попросила меня извиниться перед королём (Карлом ХI) за то, что она не написала Его Величеству, потому что недавно прибыла в Аранхуэс, где католический король, её муж, показывал ей свои новые сады и прекрасные здания, так что у неё ещё не было возможности выкроить минутку досуга.

Пребывание в Аранхуэсе, однако, недолго радовало Елизавету: болезнь не давала ей покоя, вдобавок, она тосковала по своим детям. Поэтому королева обратилась к мужу с мольбами, чтобы он немедленно вернулся с ней в Мадрид, и Филипп согласился.

– Её Величество не может жить, не видя ежедневно инфант, – свидетельствовал французский посол.

1 июня Елизавета покинула Аранхуэс и прибыла в Мадрид 3-го. За ней последовал король, который был так сильно обеспокоен ухудшением состояния её здоровья, что вступил в переписку по этому вопросу с Екатериной Медичи, пообещав, что предложения и пожелания королевы-матери относительно здоровья её дочери будут неукоснительно выполняться, добавив:

– Ваше последнее письмо Вашей дочери, мадам, которое она получила по возвращении в Мадрид, принесло ей больше пользы, чем я могу выразить; оно, так сказать, вернуло её от смерти к жизни, когда Вы объявили о Вашем собственном восстановлении и полном выздоровлении.

Дон Карлос, тем временем, во время отсутствия короля и королевы, оставался в Мадридском дворце под опекой принца Эболи и герцога де Фериа, капитана королевской личной охраны. Фуркево в депеше к Карлу IX ясно пишет, что Филипп II 25 июня выехал из Эскориала, куда он отправился через несколько дней после своего возвращения с Елизаветой в столицу, а оттуда перебрался в Вальсен. Предполагалось, что двор проведёт там июль, поэтому король хотел лично за всем проследить, а также распорядиться, чтобы для заключения инфанта подготовили замок в Сеговии.

– Сир, говорят, – сообщал в Париж посол, – что принц в конечном итоге будет освобождён при условии, что он женится на принцессе, своей тёте, чтобы удовлетворить щепетильную совесть тех, кто принёс присягу ему как к наследнику этого королевства. Король хорошо знает, что у принца никогда не будет ума и упомянутая принцесса будет снисходительна к его многочисленным недостаткам и исправит их лучше, чем любая другая жена, которую можно было бы выбрать для него.

Вскоре после Пасхи у дона Карлоса начался обычный приступ горячки. За ним ухаживал его главный врач Оливарес. За этим недомоганием последовало сильное душевное волнение. Раздражительный характер инфанта, усугублённый теснотой его тюрьмы и душевным напряжением, от которого он страдал, приводил к приступам безумной ярости. Последовавшее за этими приступами истощение, действовавшее на организм, ослабленный лихорадкой, привело к плачевным результатам. Часто, с побелевшими и дрожащими от ярости губами, не в силах больше проклинать своих «врагов», несчастный дон Карлос в изнеможении опускался на свой диван.

– Принц мало ест и почти не спит, – пишет Фуркево. – Он стал заметно худее, а его глаза ввалились. Они кормят его крепкими супами и бульоном из каплунов, в котором растворён жир и другие питательные вещества, чтобы он не совсем утратил свои силы и не впал в изнеможение. Эти супы готовят в апартаментах Руя Гомеса, через которые можно попасть в апартаменты принца, ему по-прежнему никогда не разрешают выходить на улицу и даже выглядывать в окно. Часто принц отказывался от еды, уныло сидя на корточках в своей комнате и приговаривая, что он хотел бы умереть в расцвете своей юности.

Дон Карлос довёл в июне своё воздержание до такой степени, что постился три или четыре дня подряд, выпивая в течение этого промежутка лишь неумеренное количество воды со льдом. Затем он громко потребовал еды и с жадностью съел все яства, поставленные перед ним. И нунций, и посол Тосканы утверждали, что иногда он таким образом съедал за раз паштет из четырёх куропаток и запивал его тремя галлонами воды со льдом. Непрекращающаяся рвота и слабость были результатом такого неправильного питания. Придя в себя от последствий воздержания или обильной трапезы, дон Карлос с проклятиями в лихорадке хватал ртом воздух и бросался к железным прутьям тюремного окна, изо всех сил цепляясь за них исхудалыми руками, так что никто не мог оттащить его оттуда. В такой позе он часто оставался в течение нескольких часов ночью с обнажёнными грудью и плечами, так как в то время стояла сильная жара. В другое время он бросался голым на пол и лежал, издавая самые жалобные стоны и рыдания. Но если кто-нибудь из его охранников заговаривал с ним или пробуждал его от дремоты, которая часто овладевала им, инфант вскакивал с такими свирепыми угрозами на устах, которые приводили в ужас самых сострадательных.