Больше всех наслаждался боем Гадиил. Он смеялся, прищелкивал языком и бормотал себе под нос что-то понятное лишь ему одному. В одиннадцати битвах он участвовал, но ни одна из них не была похожа на эту – здесь враги наседали со всех четырех сторон. «Это ты здорово придумал, Иеффай», – успел он повторить несколько раз, пока вражеский меч не рассек ему шею. Гадиил рухнул на землю, захлебываясь кровью, и, схватившись за стоявшего рядом воина, увлек того за собой. Иеффай позавидовал брату. Гадиил умер, занимаясь любимым делом – сражаясь за Ягве; он был храбрым воителем своего Бога.
Гроза между тем разбушевалась в полную силу – ветер дул сразу со всех сторон, сверху низвергались такие потоки, что в двух шагах ничего не было видно. Но Емин, сражавшийся бок о бок с Иеффаем, по-прежнему был весел и беспечен. Он все еще верил в победу. Нужно только оторваться от противника, и сделать это сейчас проще простого – при таком ветре и ливне никто ничего не видит. Его острый и быстрый глаз приметил поросший густым кустарником холм, на котором враги ни искать, ни ловить никого не станут. Там можно будет передохнуть, перевести дух, собраться с силами.
И они стали пробиваться к холму, Иеффай с Емином впереди всех. Иеффай отчаянно рубил сплеча всех подряд – истинный Гедеон, истинный боец и рубака. Здесь смерть подступала со всех сторон, и он держал в голове лишь ближайшую цель, все время повторяя про себя: «Наверх! Через кустарник и наверх! На вершину холма!» Он уже не думал зачем; было легче держать в голове лишь одну мысль: «Наверх!»
Они все же пробились к холму. И без сил, тяжело дыша, под сплошными потоками ливня, рухнули прямо в жидкую грязь. Они были в безопасности.
Емин не скрывал торжества. Ловко придумал Ягве – наслал им в помощь грозу! Гроза-то их и спасла. Иеффай не спорил, хотя знал, что это не так. Не Ягве, а Ваал послал на них громы и молнии. А Ягве дал ему лишь эту короткую передышку, чтобы он мог подумать и разобраться в своей душе. А потом все равно обречет его на гибель и поражение. И поделом. Господь предостерегал его – устами Авияма, устами певца Иашара, устами Иаалы, устами Пара, его ближайшего друга. Ему бы послушаться и пойти на поклон к сынам Ефрема. Но он был ослеплен ложной уверенностью в своей силе. И уступил ненасытной жажде власти и славы. Ему мало быть судьей и военачальником, захотелось владеть великим царством, ради этого он даже подумывал отдать дочь аммонитянам и их богу Милхому. На самом же деле ни Ягве, ни Милхом не были его богами, богом был для него лишь он сам. Потому Ягве и отвернулся: и Ковчег задержал, и медный знак отнял, а теперь допустит, что его и прикончат тут же, в грязи.
Емин прервал его горькие мысли. Тронув за плечо, он показал на восток. Иеффай поднял голову и на короткий миг смутно различил сквозь стену ливня знакомые очертания. Иеффай не поверил своим глазам. Но, видимо, и Емин понял, что за предмет двигался, покачиваясь, там, вдали. То был не призрак или видение, то была явь! Там вдали покачивался, приближаясь, Ковчег Ягве!
Однако бесчисленное войско врагов отделяло их от него стеной более прочной, чем самые толстые крепостные стены. Как им добраться друг к другу – Самегару с Ковчегом и Иеффаю с мечом? Зато теперь он понял: значит, не Милхом, а Ягве наслал на них грозу, это его лик являлся им в сверкании молний, и прежняя пружинистая сила вернулась к нему. Он пробьет себе путь к Ковчегу. Он хочет, он должен пробиться, он пробьется.
И он поднялся с земли – медленно, чувствуя, как тело его наливается новой силой. Вырвал из сердца почтение к Милхому, сжал в кулак всю свою волю и молча крикнул, обращаясь к Ягве: «Ты имеешь право карать меня, ибо я был равнодушен к тебе. Хуже того: я тебя предал. Я хотел отдать любимую, дарованную тобой дочь в руки сынов Милхома и Кемоша. Но не карай меня. Не делай этого. Ты послал нам грозу, твоя молния открыла мне глаза, я вижу тебя, узнаю тебя, преклоняюсь пред тобой. Горы Синай, Ливан и Хермон – всего лишь пальцы на твоей ноге; что я пред тобою? Я падаю ниц и признаю: я червь ничтожный. Но выслушай меня и не карай дольше. Встань со своего Престола, спустись ко мне и помоги в бою, как помогал отцу; ведь он был не лучше меня и не крепче меня в вере. Не дай пасть позору на мой народ пред глазами Аммона и западного Израиля. Убей меня, если хочешь, но сперва дай мне увидеть нашу победу. Дай мне пробиться к Ковчегу. Дай моим воинам соединиться с остальными. Нашли на врагов смертельный ужас. Я раскаиваюсь в том, что содеял, сильно раскаиваюсь. Но и ты не терзай меня дольше – и я буду впредь преданным твоим сыном».
Иеффай стоял во весь рост и беззвучно шевелил губами. Он произнес все это в душе, а если какое слово и слетало случайно с его уст, ветер и ливень тут же уносили его прочь. Окружающие видели, как он говорил с бурей, видели, как напряглось его лицо, и поняли: он делает последнее могучее усилие, моля о победе того, кто прибыл сюда в грозовой туче. Они видели, как он воздел к небу кулаки, как разжал их и поднял ладони кверху, словно принося дар Богу.
А он крикнул сквозь бурю – крикнул беззвучно, но со всем пылом своего сердца: «И если ты услышишь меня, Ягве, я принесу тебе жертву, по ценности равную избавлению от столь страшной беды, такую жертву тебе еще не доводилось отведать. Если услышишь меня и пошлешь мне победу, я принесу тебе в жертву лучшего из врагов – будь то сам царь Нахаш, которого я очень ценю. А если его не окажется среди тех, кто попадет ко мне в руки, я вознесу на всесожжение того, кто выйдет мне навстречу из дома моего, даже если то будет самый дорогой мне человек. Тебе я принесу его в жертву, а не Милхому. Но услышь меня и не дай мне погибнуть побежденным среди врагов моих».
Так вопил в душе Иеффай. И видел, как вдали покачивается Ковчег Ягве, то поднимаясь повыше, то совсем исчезая из виду и вновь поднимаясь. И великая радость вошла в его сердце. Он почувствовал: Бог в Ковчеге услышал его.
И он крикнул так, что его голос перекрыл шум дождя и треск ломающихся сучьев:
– Глядите, вон Ковчег Ягве! Пробьемся к Ковчегу и к Богу!
И, широко шагая, он бросился сквозь кустарник вниз по склону, переходя на бег и отбрасывая со своего пути все, что ему мешало. Силы его удесятерились. Он рубил сплеча, пронзал насмерть и неистово рвался к Ковчегу. Остальные последовали за ним, его сила и уверенность передались им, и шаг за шагом, одолевая врагов, они устремились вперед сквозь хаос, мрак и бурю. Многие были ранены и остались лежать на земле; крики и стоны, тьма и дождь, звуки труб и потоки воды, молния и гром; но они неуклонно пробивались вперед, все ближе и ближе к Ковчегу.
И вдруг битва получила иной оборот: враги, все еще имевшие численный перевес, подались назад, плотные дотоле ряды расступились перед Иеффаем, и имя его – «Ягве открывает путь» – приобрело новый смысл. В возбуждении и азарте боя он не понял, почему амореи, без сомнения храбрые воины, вдруг повернули и побежали кто куда. Но ведь так и должно было быть: это Ягве посеял смятение в их душах, и великий страх сковал им сердца.
Наконец Иеффай добрался до Ковчега. Темное старое дерево намокло, блестело и казалось новым, а носильщики тяжело дышали и, несмотря на опасность и бушующую непогоду, были счастливы и радостно улыбались. Рядом с ними стоял Самегар, мокрые его одежды развевались и хлопали на ветру, облепляя тощее тело; и все же он был тут и тоже во весь рот блаженно и счастливо улыбался Иеффаю. Тот ощупал Ковчег сильными своими руками, убедился, что он не призрачный, а настоящий, нежно погладил его и поцеловал. Потом приказал носильщикам поднять Ковчег повыше. Его властный голос придал уставшим людям новые силы, и они подняли Ковчег над собой.
Теперь его увидели все. То было явленное Богом чудо: целым и невредимым прошел Ковчег сквозь полчища врагов. Но теперь он был тут, посреди сражающихся галаадитян, он плыл высоко над головами, и все поняли: Ковчег был легок потому, что Бог покинул свое жилище и в буре и тучах сражался на стороне Галаада. И дыхание его толкало галаадитян вперед, сдувая Аммон и Васан.
Враги, намного превосходившие их силой, в полном смятении обратились в бегство. Опьяненные внезапным успехом, воины Иеффая и ополченцы Галаада завопили, торжествуя победу. Пронзительные звуки труб и клики ликования «Хедад!», «Иеффай!» и «Галаад!» заглушали грохот грома и шум бури.
И вновь оказалось, что Емин был прав: страшную грозу наслал действительно Ягве. Ибо реки Гад и Иавок вздулись и тоже сражались на стороне Галаада. Ущелье и берега Иавока стали непроходимы для смертных. Врагам оставалось бежать лишь на север. Но и оттуда невидимая сила гнала их обратно. Началась паника. Многие, прикрыв голову краем плаща, подставляли ее под меч. Лишь горстке врагов удалось спастись.
9