– Срань господня!
Она захлопнула дверь перед его носом и в ярости вырубила на крыльце свет, чтобы спускаться ему пришлось в темноте.
Спустя две недели все собрались обсудить, что делать с баба́. В этот раз Самире по крайней мере позвонили и сообщили, где все будет. Пирог она не принесла, зато взяла с собой чековую книжку.
Парковка возле дома Рубы была занята ее старым минивэном и ржавой «Короллой» Мунира. «Ауди» Самира припарковала на улице, возле кособокого почтового ящика с поникшим красным флагом.
Мама тоже приехала.
– Здесь он жить не может, – говорила Руба, когда Самира вошла. – У нас нет места.
– Как мне его поднять, если он снова упадет? – спросила мама.
– Нас тут восемь человек, – вступил Мунир. – Джамал и так уже спит на диване. – Он глянул на застывшую в дверях Самиру. – Вот пришел голос разума.
Самира поцеловала его в щеку, и он буркнул:
– Растолкуй им, что к чему.
Самира наклонилась к матери, та сдвинула на лоб шарф и стала теребить висевшее на шее распятие. Подставила ей щеку для поцелуя, но сама дочь в ответ не поцеловала.
Руба поставила перед ней чашку кофе.
– Ты нездорова?
– Нет. Но спасибо.
– Вид у тебя неважный. Надеюсь, это не из-за новостей от Джерома? Неужели ты все еще расстраиваешься?
– Господи, Руба. Да я вообще не расстроилась.
– Мама, тебе не кажется, что Самира нездорова?
– Я ничего такого не замечаю.
Оказалось, когда бабá был дома с сиделкой, он положил пульт от спутниковой тарелки в холодильник, тот сломался, и теперь телик показывает один «Аль-Манар», канал Хесболлы. А мама не может смотреть свои турецкие сериалы, пока не привезут новый пульт. Бабá начал прятать почту. Вчера выбросил в помойку всю обувь, сказал, что она ему мала. А сегодня полдня копал яму в газоне, искал там свое свидетельство о натурализации, то самое, где в графе «Место рождения» стоит «Палестина». Думает, жена его где-то там спрятала.
– Зачем же ты его закопала? – пошутила Самира.