– Катя, – испуганно произнес Никита, когда она все-таки вошла.
Все замолчали и уставились на нее, а она глядела на расстеленную прямо на письменном столе газету, занятую стаканами и кусками вареной колбасы.
– Привет. – Она неуверенно улыбнулась.
– Королева! – восхищенно выдохнул один из друзей Никиты и, вскочив, принялся стряхивать с пустого табурета крошки.
– Пожалуй, нам лучше уйти? – предположил другой, и Ермолаев рассеянно кивнул.
Худая нервная девушка, любительница изящной словесности, проходя мимо, громко хмыкнула, и Катя неожиданно смутилась, а заодно разозлилась на себя и на Никиту: как он мог не почувствовать, что она идет к нему?
– Садись, – предложил он, когда все наконец вышли и комната наполнилась задыхающимся шепотом часов.
Катя удивленно указала на них подбородком:
– Все те же… Ты говорил, что они «шоркают»…
Еще не закончив фразы, она поняла, что воспоминание не вызвало ни сожаления, ни грусти. Она пришла к той же реке, но в ней давно сменилась вода.
– А я вчера был у твоего племянника, – вдруг признался Никита и, не спрашивая разрешения, закурил. – По-моему, он меня ненавидит…
– За что? – машинально спросила Катя, опускаясь на табурет.
– Кажется, я обидел его.
– Ты плохо отозвался о его стихах?
– Стихи тут ни при чем… И вообще… все это не важно. Ты ведь не из-за Марка пришла?
– Я пришла, – торопливо подхватила она, – потому что рано или поздно нам все же нужно было объясниться с тобой. Я не могу спокойно жить, пока мы не простили друг другу…
– Катя, не надо!
– Я виновата перед тобой, я была полной дурой! Я начиталась Ромена Роллана и поверила, что страдания от измены поднимают любовь на новую высоту. У нас с тобой все было так сложно… Я никак не могла до конца понять: то ли ты любишь меня, то ли ненавидишь?
– Разве эти чувства существуют по отдельности?
– Да, Ник, да!