«У нее колени выпирают, а она короткое нацепила», – заметил Марк и в который раз удивился тому, как удается некоторым людям выставлять себя в самом невыгодном свете.
– Проходи в мою комнату, – пригласил он и чуть коснулся рукой ее вздрогнувшей лопатки.
Прикрыв за ней дверь, Марк прислушался: не подкрадывается ли мать?
– Садись, – махнул он рукой в сторону кресла, поглотившего Милу, как перина горошину. – Хочешь кофе? Впрочем, сейчас будет обед. К сожалению, по поводу аперитива мы с маман до сих пор не сошлись во мнениях.
Мила тихонько хихикнула и заерзала:
– Ты говоришь как юный граф, принимающий малознакомую гостью. Ты дома всегда такой?
– А в школе я разве другой?
– А в школе ты вообще никакой. Все перемены что-то читаешь… Кроме Кости ни с кем не общаешься. После уроков сразу домой. Почему? Это разжигает любопытство.
Марк сел на письменный стол и, взяв «Огонек», веером распустил большие листы. Визит Милы начинал его беспокоить.
– Остальных ты уже раскусила?
– Остальные не так занятны.
– Чем же я тебя занимаю? Может, в тебе говорит стремление к национальному единству? Так я ведь еврей только на четверть!
От неожиданности Мила распахнула большой рот, но тут же, опомнившись, поджала губы.
– Глупости, – хмуро возразила она, глядя на Марка исподлобья. – Меня и собственная национальность совершенно не волнует, не то что твоя!
– Не ври! – не сдержавшись, выкрикнул Марк и швырнул журнал на пол. – Это не может не волновать! Ты просто бравируешь, пытаешься доказать самой себе, что тебе наплевать на шепоток за спиной. А твои бесчисленные пятерки – это что, а? Разве не попытка удержаться на плаву? Стать если не выше других, то хотя бы наравне. А мне этого мало, поняла? Я не хочу быть одним из толпы. Я поднимусь над этой толпой, чтобы они глазели на меня снизу, разинув рты. Евреи не могут позволить себе быть равными с другими. Только с такими же, как они.
– Марк, Марк!
Она уже стояла перед ним, испуганно дергая за рукав домашнего джемпера. Словно отходя от внезапного припадка, Марк растерянно заморгал, осваиваясь с действительностью. В серых ясных глазах Милы были испуг и сострадание, и, сам того не ожидая, он потянулся к их спасительному свету, прижался к прохладной, с улицы, щеке и на миг забылся, ни о чем не думая, не анализируя, а только наслаждаясь неожиданной свежестью ее запаха и щекочущей лаской разлетающихся волос. Марк слышал, как мать позвала их обедать, как ее шаги приблизились и стихли перед дверью, но не оторвался от девочки, даже когда раздался вежливый стук.
Мила сама отступила, виновато приподняв широкие брови, и он едва не упал со стола, лишившись опоры. Внезапно открылось: она ушла, и перед ним снова распахнулась бездна. Он завис, уцепившись за полированную столешницу, и зажмурился, изо всех сил сдерживая крик. Марк Бахтин, сын Великого Артиста, не мог позволить себе кричать от страха перед девочкой, которую едва знал.
– Похоже, нас зовут обедать…
Легко спрыгнув со стола, он шутливо приобнял Милу и распахнул дверь. От него не укрылось, как неуклюже отступила мать, но то, что она все же попыталась подслушать, было сейчас только лишним и не самым крупным камнем, полетевшим в ненасытную бездну его души.
ebooksa