– Я отпускаю тебе все грехи, – прошептал он с грустной улыбкой. – Ты за этим пришла? Можешь жить спокойно – я не держу на тебя зла. И ты не напрасно пришла.
– Откуда ты знаешь эти стихи? – резко спросила Катя, сильно сжав ладонями его голову.
– Их написал твой племянник. – Никита с недоумением прищурился. – А что такое?
– Марк?! Но этого не может быть!
– Почему? Это слишком хорошо для него или слишком плохо?
– Я… Я не могу тебе объяснить! О господи, Ник, мне пора бежать.
– Да, да, конечно. – Он поспешно поднялся и пошел вслед за ней к двери.
Уже взявшись за измазанную засохшей краской дверную ручку, Катя сказала, не оборачиваясь:
– А знаешь, Париж – он ведь совсем серый…
– Я всегда это знал, – невозмутимо отозвался Никита.
Можно было бродить под звездами и бормотать стихи, погода позволяла. Свои ли, чужие, какая разница?
«Я точно такая же часть отца, как и эти вирши, – рассуждал Марк, шагая по малолюдному проспекту. – Значит, мы в равной степени принадлежим друг другу».
Когда-то по вечерам этот проспект был залит электрическим светом, и желтые, в бордовых ободках фасады домов отражали его, сохраняя краски уснувшего солнца. Но в последние годы тьма оживилась, и цепочки огней на крышах гасли одна за другой.
«Скоро мы будем бродить как слепцы – на ощупь», – сказал Бахтин незадолго до смерти.
Задумавшись, Марк и не заметил, как свернул с проспекта во двор и вышел на тихую улочку, показавшуюся ему знакомой. Растерянно огляделся, и его пронзило ужасом: из восстановленной витрины на него глядел ясноглазый манекен, одетый точно так же, как несколько дней назад. Время перетасовало настоящее и прошлое, и тот вечер исчез, будто его и не было. Ничего не произошло, и никто не догадывается, почему какой-то нищий старик умирает в реанимации.
Заставив себя оторвать взгляд от сияющих злорадством глаз манекена, Марк пошел прочь, сперва с трудом передвигая ноги, но с каждой секундой ускоряя шаг. Одинокие фонари освещали только крошечные пятачки, не позволяя узнать улицу, по которой он бежал. И лишь выскочив сбоку от серого здания вокзала, Марк остановился. Несколько мгновений он оторопело озирался, не понимая, как оказался тут.
«Он обитает здесь, – быстро бегая взглядом по лицам людей на площади, думал Марк. – Но я же не собирался идти к нему сегодня. Мы договаривались – в воскресенье… И если я не приду с деньгами, то он сам найдет меня. Он так сказал, и я ему верю. Уж этот-то найдет. Но не сейчас, не сейчас! Еще рано…»
Он повернулся, чтобы пойти домой, где можно вновь погрузиться в наркотическое забытье братьев Самойловых, которых теперь слушал, не заботясь о присутствии матери. Но не успел Марк сделать и нескольких шагов, как снова замер, парализованный страхом. Прямо на него, незаметно отделившись от мрачной громады вокзала, шел тот самый охотник на собак и стариков. Заломив мальчишке руки за спину, его вели два омоновца. Все трое глядели на Марка и направлялись к нему. Их разделяло каких-то десять метров… Девять… Восемь…
– Нет! – тонко вскрикнул Марк, отступая. – Нет!
Он бросился бежать, но страх не отставал, цепляя за ноги, насвистывая в уши: «Смешаешься с быдлом… Станешь грязью…» Резкая боль в боку заставила его остановиться. Марк глубоко вдохнул и обернулся так резко, что в шее раздался щелчок.
ebooksa