– Поговорить, да? Именно со мной? Потому что я похож на нее?
– Да не кричи ты!
Ермолаев схватил его за плечи и встревоженно оглянулся, но двор был пуст.
– Да что с тобой? Почему ты меня боишься?
– Я не боюсь! – Марк вырывался, чувствуя, что сейчас расплачется и еще ниже падет в глазах этого человека, которого хотел только ненавидеть. Ненавидеть.
– Марк… Марк… Марк!
Крик настиг его возле самого подъезда. Марк споткнулся, пытаясь сделать рывок, и упал на погнутую кайму крыльца. Поднявшись, он оглянулся и увидел, что Ермолаев по-прежнему стоит возле качелей. Охваченный внезапной жалостью, Марк сделал было шаг назад, потом опомнился и заскочил в подъезд.
Ночью ему приснилось, что он пытается вырваться из зеркального лабиринта, мечется, отбивая ладони о холодное стекло, но из каждого зеркала на него глядит Ермолаев.
Услышав звонок, Марк предусмотрительно спрятал в стол папку со стихами и настороженно прислушался. Конкурс был назначен на пять часов, и Катя собиралась зайти после обеда. Сейчас же мать еще только накрывала на стол…
До него доносились женские голоса, и у Марка немного отлегло от сердца.
«Я становлюсь психом! Они не смогут вычислить меня», – прошептал он слова, которые повторял несколько раз на дню.
– Марк! – резко прозвучал голос матери, и он невольно передернулся: Марк терпеть не мог, когда в доме кричали.
Подавив вспыхнувшее раздражение, он, легко скользя, вышел в переднюю и слегка опешил, увидев Милу Гуревич.
– Привет, Марик! – сказала она весело, но напряжение, с каким Мила удерживала на лице улыбку, скрыть было трудно.
– Привет…
Он озадаченно взглянул на мать, но та лишь лукаво улыбнулась и показала глазами: приглашай гостью.
– Проходи, – неуверенно сказал Марк, лихорадочно вспоминая, не обещал ли чем-нибудь помочь.
– Да? Спасибо!
«А ты будто ожидала чего-нибудь другого!»
Он помог Миле снять плащ и еле удержался, чтобы не указать на темное пятно возле верхней петли. Для визита девочка оделась в ярко-красный пушистый пуловер, слегка оживлявший ее бледное толстогубое лицо, и черную шерстяную юбку.