– Оставь это, братец! Брось затею! – почти прокричал в его сторону кто-то в помещении.
Послышалась возня. Чьи-то шаги устремились к двери.
– Санитары! Санитары, сюда! – закричали в коридоре.
Егор почувствовал, как к его руке кто-то тянется. Реакция его была мгновенной. Отработанным движением он перехватил запястье того, кто стремился забрать у него «вальтер», вывернул схваченную конечность и резко откинул в сторону.
– Не трогайте меня! – громко и злобно рявкнул он и открыл глаза.
Потом быстро осмотрелся по сторонам и добавил уже намного тише:
– И не мешайте. Я все уже решил для себя.
Солдаты в палате опешили. Часть из них, кто мог ходить с костылями, попытались быстро покинуть помещение. Кто от страха, а кто за компанию с ними. С Егором оставались те, кому смерть после фронта уже была не страшна, и те, кто не мог самостоятельно передвигаться из-за ранений.
– Не дури, парень, – снова произнес кто-то в палате, пытаясь вразумить решившего застрелиться разведчика.
В коридоре зашумели. Дверь распахнулась, и в проеме появился тот самый доктор, что днем ранее вынес приговор об ампутации ноги сержанту Щукину. Разведчик встретил его равнодушным взглядом. Рука с пистолетом на его груди зашевелилась. До решающего рокового выстрела оставался всего один шаг. Видя открывающуюся картину, доктор направился прямо к кровати Егора. На ходу он схватил стул, что стоял возле входа, приставил его к койке раненого, сел и медленно заговорил с ним тихим голосом:
– Понимаю тебя, разведчик. Сам такой. Я бы тоже так сделал, как ты. Жизни не представляю в роли калеки.
Щукин медленно повернул лицо к врачу.
– Я ведь все узнал про тебя, – продолжил тот, извлекая папиросу из простенького алюминиевого портсигара, что собственноручно делали раненые солдаты, в руки которых попадалась обшивка сбитых и упавших на землю немецких самолетов.
Доктор закурил.
– Ты, оказывается, много боевых отличий имеешь. Четыре раза награжден! У меня таких пациентов еще не было. – Он выдохнул дым и повернулся к разведчику. – Генерала довелось лечить. Так тот трижды орденоносцем оказался. Героя Советского Союза тоже выхаживал. А вот солдата с четырьмя наградами впервые судьба мне подкинула. Ты первый такой!
Егор почти не реагировал на его слова. Он равнодушно смотрел то в потолок палаты, то как курит врач и продолжал сжимать в руке готовый к выстрелу «вальтер».
– Я вот что подумал, сержант, – чуть громче обратился к нему доктор. – Над ногой твоей я могу, конечно, поколдовать какое-то время. Но гарантии дать у меня не получится.
Глаза разведчика вспыхнули от услышанного. Сердце его заколотилось сильнее. В нем поселилась крохотная надежда на спасение, на жизнь.
– Дело будет непростое, – делая вид, что не обращает на реакцию Щукина никакого внимания, продолжал говорить врач, пряча выражение своего лица за густым облаком табачного дыма. – Придется очень болезненно промывать тебе рану. Возможно, не раз и не два. Если дело пойдет и ты все выдержишь, то ногу твою спасем.
Егор от удивления приоткрыл рот. Глаза его засияли. Рука с пистолетом в ней дернулась. Пальцы разжались, и «вальтер» упал ему на грудь.