Носилки с Егором поставили на пол. Кто-то в стороне громко произнес его фамилию и добавил:
– На перевязку!
Двери рядом распахнулись. Медсестра в измазанном кровью халате стала придерживать их, а в коридор санитары быстро вынесли и потащили дальше носилки с человеком, издававшим протяжный стон. Егор проводил их глазами и тут же одернулся оттого, что за другой дверью кто-то завопил от боли. Послышался мат и команда, отданная низким женским голосом. Мимо пробежала медсестра с каким-то инструментом в руке и скрылась за той самой дверью, что очень слабо заглушала крик раненого и, видимо, оперируемого сейчас бойца.
– Следующий! – произнес кто-то невидимый Егору.
Носилки с ним тут же были подняты с пола и занесены в хорошо освещенное и пропахшее спиртом помещение. Над разведчиком склонились одновременно две головы в очках и медицинских марлевых повязках на лицах. Прозвучало привычное требование:
– Фамилия, звание, год рождения, номер воинской части?
– Сержант Щукин, двадцать третьего года. Пятая стрелковая дивизия, двадцать седьмой артполк, – отчеканил Егор, чувствуя пробежавшую по телу легкую дрожь от волнения.
– О! Артиллерия прибыла! Боги войны! – произнес один из тех в медицинской маске, кто склонился над ранеными ногами солдата.
– Я разведчик! – ответил ему Щукин.
– Ну раз разведчик, то терпи, – прозвучал из-под повязки на лице врача голос. – Сейчас очень больно будет.
К словам о том, что будет очень больно, Егор уже привык. Сколько раз ему доводилось это слышать от санитаров, фельдшеров, медсестер и врачей, обрабатывавших ему раны в госпитале, в санитарном батальоне или на передовой. Анестезии не было. Вернее, была, но только в виде водки или спирта, иногда разбавленного водой. Но всегда было одно: приходилось терпеть, стиснув зубы, и кричать от боли, когда сил сдерживаться просто не оставалось.
Врач кивнул кому-то позади Егора. Его голову тут же приподняли, к губам поднесли железную кружку и влили в рот содержимое, что тут же через силу было проглочено разведчиком. Едва он начал справляться с преодолеваемым рвотным рефлексом, как очень сильная и резкая боль пронзила все его тело. Было понятно, что врачи колдовали над его ногами, делали свое дело. Голову Егору опять приподняли и снова стали вливать из кружки в рот очередную порцию водки. Он снова глотал ее, но уже не чувствовал вкуса, пил без внутреннего отторжения, без ненависти, просто глотал, и все. Ему казалось, что лучше так, с водкой в желудке и в крови, чем без нее. Так легче. Сознание притупится, боль не будет казаться такой сильной.
Пустое чрево его, со вчерашнего утра не принимавшее никакой пищи, быстро всосало алкоголь. Кровь в жилах разбавилась водкой. Если ему еще поднесут кружку с водкой, то он проглотит и ее, только бы не терпеть надоевшую сильную боль, не дававшую ему покоя уже несколько дней.
Сколько врачи возились с его ногами, Егор не знал. Они ругались на кого-то вполголоса, ворчали, отдавали команды медсестрам и продолжали делать свои манипуляции над его ранами.
– Левая в порядке, – тихо, будто сам себе под нос или стоящему рядом доктору произнес один из врачей в очках и в марлевой повязке на лице. – А вот другая…
Егор вопросительно посмотрел на него. Опьянение проходило. Сознание почти вернулось. Он сосредоточился на услышанных словах и будто начал ждать приговора.
Доктор громко произнес, обращаясь к коллеге:
– Готовьте к ампутации!
Хмель вылетел из тела разведчика со скоростью пули. Он рванулся всем телом вверх, почти что сел на перевязочном столе. Его успели перехватить чьи-то сильные руки, прижали книзу, стали держать, не давая больше подняться.
– Что?! – едва не прокричал Егор. – Какая ампутация?