— Госпожа Мелинда, простите меня, я просто хотела вас порадовать, но если вы не хотите, то я сейчас же всё уберу!
На Уне лица нет. Столько лет её знаю. Становится совестно за свой резкий тон:
— Не стоит! — останавливаю её движением руки. — Что за чай?
— Ваш любимый, с мелиссой и лимонной травой! — Уна так нервничает, что голос дрожит, а у меня рот наполняется слюной.
Хочется выпить чего-то освежающего и не обидеть старания горничной — тоже. Улыбаюсь ей:
— Отлично! То, что нужно!
— Вы… уверены? — Уна чуть бледновата.
— Конечно, уверена! — отвечаю без раздумий. — Чай и правда мой любимый, как ты угадала?
Обнимаю пальцами гладкую фарфоровую чашку. Прохожу вместе с нею к окну. Задумчиво смотрю на пустую башню. Мне кажется, или раздаётся тихий вдох:
— Я ведь вас знаю, госпожа…
Медленно подношу чашку к губам, ощущая исходящий от неё приятный, освежающий аромат. Осторожно делаю глоток, позволяя тёплому напитку наполнить мой рот.
Сразу ощущаю нежную сладость мяты, которая мягко растекается по языку, оставляя лёгкое анисовое послевкусие. Затем к ней примешивается лёгкая кислинка лимонной травы, придающая чаю приятную освежающую ноту. Напиток обволакивает язык, дарит ощущение комфорта и уюта. Я чувствую, как тепло разливается по всему телу, а мышцы расслабляются. Сделав ещё несколько глотков, я ощущаю, как мятная свежесть наполняет меня изнутри, очищая разум и успокаивая нервы.
Сосредотачиваюсь на ощущениях. Лёгкая кислинка лимонной травы придаёт напитку тонкую гармонию, не позволяя анисовому вкусу стать чрезмерно доминирующим. Я наслаждаюсь каждым глотком, погружаясь в состояние умиротворения. Этот чай согревает меня, будто укрывает невидимым пледом, даря ощущение безмятежности и спокойствия. Веки становятся тяжёлыми, колени мягкими, а проблемы незначительными. И наступает темнота.
Пробуждение получается резким. Просыпаюсь от чувства падения, как это обычно бывает во сне. Я в экипаже, который несётся куда-то во весь опор. Судя по тому, как его подбрасывает на ухабах и кочках — дорога не самая гладкая. За мутно-грязным стеклом проносятся очертания деревья.
Ни домов, ни людей. Деревья, кустарники, деревья.
Потолок кареты обтянут синей тканью, местами порванной. Жёсткое сиденье покрывает засаленный бархат с высохшими следами когда-то пролитых жидкостей, о природе которых я даже думать не хочу, кое-где ткань сиденья насквозь прожжена сигарами. Пол покрыт слоем пыли и мусора — шелухой от семечек, соломинками и сухими комочками грязи.
Этих простых наблюдений хватает, чтобы понять — я в наёмном экипаже, а не в фамильном с гербом Сторма.
Опускаю глаза и рассматриваю свои руки. Запястье, на котором расположена метка истинности, туго замотано серой тканью, кожу под которой чувствительно жжёт. Похоже, это та самая сохрон-мазь, о которой упоминала Джиральдина, вот только…
Уна…
Зажмуриваюсь. Устало провожу рукой по волосам.