– Но ведь сделаешь все равно?
Теперь кивнул я.
– Нам лучше забрать заявление.
Тебе лучше уехать. Лучше забыть меня. Лучше найти нормального, достойного, который будет любить тебя одну. Так, как я люблю Лайму.
Ты не виновата. Ни в чем. Я один все затеял – пообещал и не выполнил. Со мной такое часто случается. Я бываю слишком самонадеян.
Я принял за любовь нашу с тобой связь, окунулся в нее, а настоящее чувство, которое было со мной всю жизнь, распознать не смог.
Прости меня, милая, добрая Аня!
Прости.
Прости за то, что я даже сказать всего этого не могу вслух. Тебе сказать! Что я только с мужчинами храбрый и когда голову сносит от ярости. Что женщин я боюсь больше всего на свете. Слез ваших боюсь, истерик. Того, что сам не сдержусь.
И ты же тоже хочешь мне что-то сказать, но не говоришь. Потому что понимаешь – стоит начать, и оно хлынет лавиной, ни за что потом не остановишь. И тебя, и меня погребет.
Может, и стоило бы хоть раз, хотя бы сейчас, в последний наш вечер, обрушить эту лавину, крикнуть – и будь, что будет. Но мы оба не могли, оба хотели что-то друг другу сказать, но молчали, сдерживались, говорили шепотом.
– Я поменяла билет, – сказала Аня. – Поеду ночным поездом. Сегодня.
Я знаю, что больше всего на свете она хотела, чтобы я ее отговорил. Наверняка даже и не меняла еще этот чертов билет. Может, только хотела поменять и ждала, что я начну разубеждать.
– Хорошо, – сказал я. – Я провожу тебя на вокзал.
Аня замотала головой, словно я предложил что-то непристойное.
– Я сама. Вызовешь мне такси?
– Сейчас? Еще рано.
– Ничего. Заеду куда-нибудь. Не могу здесь находиться.
Я только кивнул.
Она собрала вещи довольно быстро – часть даже не достала из чемодана, когда приехала, – и начала стягивать с пальца кольцо.