Осколки грёз

22
18
20
22
24
26
28
30

– Куда? Ты и театр просто несовместимые вещи.

– Когда я созвонился с Аланом после твоего неожиданного заявления, он благосклонно предоставил мне два билета на спектакль. Не припомню даже названия. А что ты удивляешься? Нам необходимо поддерживать связи с влиятельными людьми. Они – наш ключ к успеху, поэтому отказы не принимаются. Учись, пока я жив.

Алчность и безнравственная одержимость делали из Генри морального урода. Он всегда искал в чем-то выгоду, ссылаясь на то, что все мы неидеальны и у всех на счету есть свои грехи. Если так пораскинуть, чтобы сосчитать, сколько человек он сломал и подложил под себя только для того, чтобы постоянно прикрывать свой зад, можно было смело заявить, что после смерти его ждала прямая дорога в ад. Генри удавалось хорошо шифроваться, а люди, чьей благосклонностью он пользовался, обеспечивали его полную безопасность.

Он напоминал моего отца, который всю жизнь стремился к тому, чтобы находиться в центре внимания, власти. Деньги решали все, по его словам, но он никогда не был по-настоящему счастлив. Невозможно угнаться сразу за всем, что тебе поистине дорого, поэтому он остался ни с чем. После того, как он исчез, я много думал над его выбором. В конце концов, я пришел к тому, что это был единственный выход. Если ты осознаешь, что не сможешь сделать кого-то счастливым снова – тебе следует пропасть. Однако самое сложное решение только впереди – стоит ли возвращаться в жизнь человека, которого ты когда-то оставил одного.

Черт побери, это оказалось сложнее, чем я думал. Я оказался на распутье, которое построил сам. Мне стоило в очередной раз отказаться от чего-то, чтобы снова что-то обрести. Я не знал точно, смогу ли вернуть то, что осталось давно позади, но делал первые шаги даже с осознанием вечной потерянности.

Можно ли было назвать мою настоящую жизнь подражанием жизни отца?

Мы просидели в ресторане не больше часа, после чего распрощались и разошлись. Фред ждал меня на том же месте, но мне пришлось отпустить этого бедолагу домой. Он выглядел ужасно уставшим, а после нашего разговора и вовсе стал похожим на мертвеца. Видимо, его очень насторожили мои громкие заявления. Нам обоим стоило проветриться, чтобы привести мысли в порядок. Мне нужно было пройти всего пару кварталов, поэтому я не особо нуждался в охране и транспорте.

Нью-йоркская публичная библиотека, где должна была пройти выставка, находилась в Центре исполнительских искусств Линкольна между Метрополитен-опера и Театром «Вивиан Бомонт», куда, судя по всему, нам и достались билеты. Это место я выбрал неслучайно. Многие известные художники бронировали за собой эти места для презентации своих картин месяцами, а иногда даже годами. Теперь настала и моя очередь.

Я пробыл в кабинете у мистера Говарда до самого вечера. Оказалось, что помимо подписи необходимых бумаг мне выделили время на переговоры с дизайнером. Под конец дня я уже мало что мог сообразить, но будоражащее чувство подбадривало меня из последних сил. Я настолько был поглощен грядущей масштабной выставкой, что и не заметил, как часы приближались к времени начала спектакля.

Ночной Нью-Йорк. Такое забытое и одновременно приятное ощущение. Окрашенное в розоватые оттенки небо было предвестником хорошей погоды. Такой же закат остался у меня в памяти с выпускного, когда мы с Эмили были еще вместе.

«Не все еще потеряно», – сказал я самому себе, стиснув зубы.

Вывеска была точь-в-точь в оттенок ночного города. Возле двери выстроилась длинная очередь. Генри что-то вскользь упоминал о закрытии этого театра, поэтому такой ажиотаж был вполне оправдан. Должно быть, он пользовался большой популярностью. Тогда почему премьера резко превратилась в заключительный показ?

Размышляя об этом, я не заметил, как сквозь толпу пробирался Генри.

– Почему ты все еще здесь? – огрызнулся он, когда увидел меня. – Нас уже ждут. Иди за мной. Ну же, поторапливайся!

Больше всего я ненавидел оставаться с Генри наедине. Его общество не просто утомляло, оно приводило в ослепляющую ярость. В основном он этого и добивался. Генри выводил меня на эмоции, потому что знал мое самое уязвимое место. Он сильнее бил по нему, чтобы показать свою власть надо мной. Наши конфликты продолжались изо дня в день. Я не позволял ему так обращаться со мной, поэтому постоянно перечил, даже если из этого ничего хорошего не выходило. Сейчас же моя злость словно была полностью исчерпана. Я промолчал в ответ на его провокацию, и мы вошли в здание.

Своеобразная архитектура и необычный интерьер театра впечатлили меня: открытый обзор на внутреннее убранство, рассеянное освещение, создававшее иллюзию звездного неба, множество зеркал, пол в широкую клетку с необычным выбором цветовой гаммы и огромные афиши с названиями всех спектаклей. Небольшая стойка с брошюрами привлекла мое внимание, пока Генри решал вопросы по телефону.

Я открыл первую страницу небольшой брошюры с заголовком «Ангел». В глаза бросилась информационная справка об актерах, играющих главные роли.

«Очаровательная Эмили Диннер снова на этой сцене! Ее героиня Энджел Деверелл поведает вам историю о своем нелегком трагичном пути писательницы, чьи мечты воплотились в жизнь».

Это была она. Эмили, которую я знал и по-прежнему любил.

В груди образовалась дыра, прожженная прошлым. Я застыл на месте, не в силах пошевелиться. Казалось, что весь мир вокруг замер вместе со мной.